Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

Павел вспоминал не только слова Ясина, но интонации его голоса, выражение лица, позу.

Однажды Нина сказала Павлу:

— Удивительно, но ты с каждым днем становишься все больше похожим на Ясина.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что каждого из нас создают многие люди. Не только в детстве, а всю жизнь. Вот ты, например, участвуешь в создании меня, какой я становлюсь сейчас и какой стану потом. Многие, должно быть, неосознанно стремятся вложить в близкого или любимого человека как можно больше своего, стремятся как бы поселиться в нем, и поселиться прочно, надолго. Некоторым это удается.

— И со мной то же происходит...

— Это совсем не так...

— Знаю, Нина, трудно тебе со мной, мало радости... Подожди совсем немного — вот закончу картину и буду принадлежать тебе, только тебе... долго, целый месяц. Надоем еще...

— Мне нужно пробыть возле тебя подольше, нужно избавиться от мысли, что ты уходишь, а я бегу и бегу за тобой, задыхаюсь от усилий тебя догнать и идти рядом...

— Что ты говоришь? Я всегда возле тебя.

— Глупый разговор я затеяла... Ты не обращай внимания...

Именно этот разговор вспомнился Павлу сейчас и встревожил его.

Чтобы как-нибудь отогнать от себя эти мысли, он вернулся к своей картине и долго, придирчиво вглядывался в нее, припоминая давние свои впечатления от увиденного там, в тайге. И ему показалось, что он знает, чего недостает в картине до полной завершенности. Он схватил кисть и палитру и... забыл обо всем.

К реальности его возвращает рассвет, заголубевший в окнах.

Анохин кладет кисть и смотрит на картину. Сложные чувства владеют им. Радости оттого, что она закончена, нет. Наоборот, даже немного грустно. Он вложил в нее все, что его долго волновало. И вот поиски и тревоги завершились. И будто в самом деле провожает он в дальний путь дорогих людей, с которыми так сроднился. От этого тревожно: какова будет их встреча со зрителем?..

Прошло несколько дней.

— Нина, у тебя лицо великомученицы. Это я виноват?

— Просто усталое лицо, и не виноват ты вовсе.

«Беда в том, — думает Нина, — что я предчувствую дальнейшее. Сейчас Павел здесь, со мной, — это счастье. А мне все кажется, что оно ненадолго... Господи, как все зыбко, непрочно, непонятно...»

— Нина, я хочу знать, что мучает тебя, зачем же ты таишься?

— Не могу этого объяснить... Какие-то отрывочные мысли... не получится связного рассказа. Но когда я рядом с тобой, ощущение такое, будто я растворюсь, исчезаю, теряю свое я. Словно от меня почти ничего не остается. Но это, наверное, всегда так было....

— Что за самоедство! Не мучай себя. Ты же знаешь: не можем мы друг без друга — это самое главное, а остальное... Все эти сомнения... У кого их не бывает...

Что может она ответить Павлу? Нельзя же сказать ему, что этими словами он лишь старается успокоить ее и себя... «Да, столько мужчин и женщин расходятся, оставляют семьи, а многие ли из них бывают потом счастливы? Разве их не мучают сомнения, а часто и сожаления?.. Но если человек понял, что ошибся в выборе, разве должен он всю жизнь мучиться?.. А Павел и его жена? Ведь нетерпимых отношений между ними не было. Может быть, не встретив меня, Павел и не помыслил бы уйти от семьи?.. Наверное, не ушел бы. Занимался бы творчеством. И чем дальше, тем работа будет занимать в его жизни все большее место, для всего остального его не будет хватать. Я знаю, как это бывает с художниками, как, вероятно, будет с Павлом. А я? Что будет со мной? Если бы я меньше его любила... Вот до какой глупости додумалась!.. Любовь или есть, или ее нет, а меньше, больше... Господи, как все трудно... Неужели нельзя любить спокойно? Видно, так не бывает! Любовь — это беспокойство и будто тебя из воды в огонь бросают...»

Мучаясь сомнениями, Нина не подозревала, что все окончательно решит непредвиденная встреча.

Однажды, когда Нина шла к Павлу, она увидела его с Андрюшкой у выхода из метро. Мальчик крепко держался за его руку. Он был очень похож на отца и чертами лица, и движениями. Павел слегка нагнулся к нему, что-то говорил.

Нина отошла к книжному киоску. Видела, как Павел с сыном подошли к троллейбусной остановке, где их ждала Сима; как помог им войти в троллейбус, как смотрел потом им вслед, ничего не замечая вокруг.

Нина быстро пошла обратно.

С отрешенным взглядом, не двигаясь, Павел сидел в мастерской. Перед ним лежало прощальное письмо Нины:

«Павел, родной мой!

Я снова пересмотрела все твои холсты и рисунки. Ты хороший художник, ты только теперь вступаешь на путь зрелого творчества. Оно скоро захватит тебя целиком, без остатка. Я все яснее понимаю, что мешала тебе. Знаю, ты возразишь, скажешь, что научила тебя ответственней относиться к своей работе. Но ты пришел бы к этому и без меня, разве только несколько позже.

Дорогой мой! Любовь не уйдет бесследно из нашей жизни — останется навсегда в твоем творчестве, в моей работе.

Сейчас я должна оставить тебя, дать тебе возможность спокойно осмотреться, все продумать и даже снять с тебя дополнительные заботы.

Я уезжаю на два года. Не терзайся, что ты был недостаточно внимателен ко мне. Это не так. Ты отдавал мне все возможное. Я благодарна тебе. И была счастлива... Я пришла к убеждению, что сын должен быть с тобой. Вас нельзя разделять, я это поняла.

Не отчаивайся. Я не ушла совсем. Если за эти два года твое чувство ко мне не изменится, я вернусь. Пиши мне. Но сейчас не зови меня.

Вот и все. Главное — работай! Верю в тебя, дорогой.

Ясин давно сидел в кресле в мастерской Павла. Павел рассказал ему все.

— Так могла поступить только умная женщина, Паша. Ей-богу, она вызывает уважение.

Павел молчал, опустив голову. Лицо его осунулось, он будто постарел.

Ясину хотелось отвлечь Павла от грустных мыслей, и он спросил:

— Паша, а что с вашей картиной?

— Договор подписали, кажется, пойдет на выставку.

— Это важно. Когда же будет известно точно?

— Дней через десять.

— Отлично. Значит, вы не против нашей совместной поездки? Опять увидите знакомые колымские места...

— Да. Мне сейчас просто нужно уехать... А на Колыму меня тянет... — Где-то сквозь его душевную боль пробивалась отдаленная, едва мерцающая мысль: «Может, Нина права, что дает мне время прийти в себя... наверное, лучше понимает меня, чем я сам...»

Перед тем как отправиться к Шульгину, Анохин рано утром заехал к Ясину и сказал о предстоящей встрече.

Волнуясь, Анохин закурил сигарету.

— Значит, вы считаете, что идти необходимо?

— Ну нет же другого выхода. Тем более что я условился с этим товарищем.

— До чего же неприятно...

— Нужно все распутать. Иначе не жди спокойной жизни. И в комбинате, и в Союзе художников эта история может вызвать нежелательную реакцию. Не вижу, Паша, иного выхода.