Людмила Васильева - ...И двадцать четыре жемчужины

— Стыдно мне. Разозлился и вот... такое наговорил... Теперь оправдываться трудно... И еще эта работа в бригаде Эньшина... Такой урок!.. Каков мерзавец Семен? Мало ему, что обирает нас, еще и продать, судя по тому письму, задумал. Ведь он может посговорчивее типов находить.

— Если бы находил, вряд ли бы связался с тобой, зная твой характер. Он рассчитывал на твою зависимость от него, на твои финансовые затруднения.

— Просто не знаю, как мне держаться с представителем милиции.

— Надо рассказать все, как есть.

— Эх, не побрит я и одет не так. А домой долго ехать...

— Не беда. Побрейся у меня, надень мою рубашку и галстук. И брюки погладим.

Ясин принес утюг, достал рубашку и несколько галстуков — на выбор. Пока Анохин приводил себя в порядок, Ясин приготовил завтрак. Анохин повеселел:

— Ей-богу, Дмитрий Васильевич, вы как отец родной обо мне печетесь. Скажите, вам одному не скучно жить?

— Мне это состояние неизвестно. Всегда времени не хватает. Бывает, иной раз и захочется, чтобы кто-то был рядом, но только очень близкий, понимающий человек... Должно быть, я привык к одиночеству. Но с возрастом появилось желание опекать кого-то, заботиться...

Анохин приехал на встречу с Шульгиным.

Полковник протянул Анохину руку, представился и указал на стул:

— Присаживайтесь, Павел Корнеевич.

«Да, серьезный товарищ, — подумал Анохин. — Взгляд уж очень строгий...»

За столом сидел подтянутый, сухощавый мужчина. Волосы без признаков седины, хотя он уже далеко немолод.

Шульгин всегда отличался щеголеватостью, китель на нем был подогнан безукоризненно. И были случаи, когда кто-нибудь из новых сотрудников приходил в управление в мешковатом костюме, в несвежей сорочке и старомодных ботинках, а вскоре его уже нельзя было узнать — так он подтягивался. И все знали — это влияние Шульгина.

Шульгин неизменно придерживался такого взгляда: если человек внешне неприбран и неряшлив, то это зачастую сказывается и на делах, на работе.

Заметив аккуратность и даже некоторую элегантность Шульгина, Анохин подумал: хорошо, что послушался Ясина и переоделся.

— Так вот, Павел Корнеевич, — обратился к Анохину полковник, — я хоть и не видел ваши картины, но слышал, что художник вы своеобразный.

— Какое там... Иногда что-то вроде получится, а больше все кажется, что еще из ученичества не вышел...

— Наверное, это естественно. Особенно в таких профессиях, как ваша. Вы что больше пишете, портреты или пейзажи?

— И то и другое.

— А сейчас над чем работаете?

— Писал картину о геологах. Был на Севере, в полевой партии.

— В каких же местах?

— В Магадане, Ямске, на полуострове Кони и в тайге.

— Я бывал и на Чукотке, и в Магадане... А как у вас сейчас с заказами на работу?

— Есть заказ на небольшую картину, рублей на четыреста.

— Негусто. Из-за этого вы и прирабатываете на стороне?

— Приходится... Но теперь этот источник для меня закрыт.

— Вы имеете в виду бригаду? Вот я как раз и собираюсь попросить вас рассказать всю историю знакомства с вашим бригадиром и с теми, кто пытался вас шантажировать. Охарактеризуйте их всех так, как вы их видите, ничего не смягчая.

— Но я, кроме Эньшина и трех человек из бригады, больше никого не знаю.

Сначала Анохин говорил спокойно, обдумывая каждую фразу, но потом разгорячился, особенно когда пришлось припомнить разговор с Эньшиным на даче. Рассказал все подробно.

Когда закончил, Шульгин заметил:

— Работали они неквалифицированно. Какая-то жалкая самодеятельность. Магнитофонная запись, письмо. И жертву, я имею в виду вас, выбрали неподходящую. Или их обстоятельства вынудили, или алчность заставила таким совместительством заняться. Вовремя вы обратились к нам... Скажите, Павел Корнеевич, вы считаете, что положение с художниками неблагополучно обстоит? Я имею в виду заказы, зарплату, квартирный вопрос и многое другое.

— Если уж говорить начистоту, то недостатков хватает. Начиная с учебы в художественных институтах и училищах. Слишком мала там стипендия. А ведь некоторым не только на стипендию жить надо, но и материалы покупать — краски, холст, кисти, бумагу. А материалы дорогие. Когда институт окончен, мечтаешь о подлинно творческой работе, а попадаешь в комбинат. Там иногда такие заказы дают, что года через три можешь в халтурщика превратиться. Ведь в комбинате стараются угодить заказчику, а заказчики в большинстве случаев бывают несведущими в живописи.

А тем художникам, кто не хочет идти на поводу у заказчика и пишет по-своему, порой тяжело приходится. Влезают в долги, а потом ищут халтуру — расплачиваться-то надо. Некоторые пытаются открытки делать для издательства «Искусство» к Новому году, к Восьмому марта... Работать там трудно, нужна особая подготовка. И потом эти странствования по издательствам... Да что там, немало у художников в жизни подобных сложностей. И несмотря на то что наше государство так много для них делает. Что греха таить, судьба художника нередко зависит от знакомств, от протекции... Потому и случается, что становятся популярными художники небольшого таланта, а о тех, кто талантливее, но скромнее, зачастую знают немногие. Все это обидно и, конечно, очень отражается на творчестве...

Анохин спохватился:

— Может, я зря все это говорю, но вы поймите меня...

— Говорите, Павел Корнеевич, все это очень важно — ведь ни в одной стране не расходуется столько средств на развитие искусства, сколько у нас. И надо добиваться, чтобы эти средства шли по назначению. И наша с вами задача — бороться со злоупотреблениями. Поэтому необходимо о них знать. Но, пожалуй, художники сами во многом виноваты — не ведут борьбу с непорядками в ваших организациях, устраняются от этого.

— Многие не решаются на это, некоторые слишком сосредоточены на своем творчестве...

— Неужели художники такой безгласный, беспринципный и беспомощный народ, что защитить себя и своих товарищей не могут? Как хотите, Павел Корнеевич, но я в это как-то не могу поверить. И в райкомах партии есть работники, которые специально занимаются этими вопросами.

— Да, все непросто. Как правило, именно слабые художники стараются быть активнее, берутся за любое поручение — все для того, чтоб их с заказами не обошли. И надо сказать, к ним художественный Совет порой относится снисходительнее: принимает у них произведения слабые.

— Вот видите, они активные. А вы, зная о непорядках, почему же нигде с этим не выступите?

— Я же вам рассказал насчет своих дел. Это раз. Работал в бригаде халтурщиков — два. Характер неуживчивый, резкий, подлаживаться не умею. У меня тотчас же уйма противников наберется, а те, кто согласен со мной, будут сочувствовать, но вряд ли поддержат. Были уже тому примеры.