Шарль Эксбрайа - Алиби на выбор. («Девушки из Фолиньяцаро»).

— А какую роль играет во всем этом Гаспарини?

Замарано пожал плечами.

— В эти истории я не вмешиваюсь… Ведь это их дело, не так ли?

— Но если ваша дочь не любит этого каменщика, почему она ему об этом не скажет прямо?

— Дело в том, что когда Зефферино сердится, он становится опасен…

— Настолько, что может ударить?

— Это не исключено… Кстати, вы меня навели на мысль… Если Зефферино спутал Таламани с Россатти, он вполне мог его вздуть!

— А как он мог их спутать?

— Ночь… Он ослеплен ревностью… Как тут разобраться?

— Вот это, синьор Замарано, как раз то, что я пытаюсь сделать! В общем, если я вас правильно понял, вы полагаете, что возлюбленный вашей дочери мог бы быть тем, кого я разыскиваю?

— Он или кто другой!..

— Давайте-ка уточним: у Зефферино появляются подозрения относительно верности той, кого он считает своей невестой… Он следует за ней… Видит, что она поджидает Россатти и уходит вместе о ним… Он их выслеживает… и когда они расстаются, он бросается вслед за карабинером, полный решимости отомстить. Так, что ли?

— Возможно.

— После этого Зефферино каким-то чудом ошибается и следует за Таламани, которого принимает за Россатти.

— В темноте и не такое может случиться.

— Осыпая ударами Таламани, Зефферино не замечает, что это не его соперник… Вы считаете меня дураком, синьор Замарано?

— Я недостаточно вас знаю, синьор инспектор, чтобы иметь мнение на этот счет.

— Я допрошу каменщика и сообщу ему, что его будущий тесть считает его возможным убийцей.

— Я этого не говорил!

— Но к этому сводится то, что вы сказали, потому что тот, кто избил клерка, несомненно является и его убийцей! До свидания!

— Прощайте.

— Нет, не прощайте, синьор, я не сомневаюсь, что очень скоро вы еще со мной увидитесь, вы и ваша дочь!

Выходя, Чекотти услышал, как Сабина спрашивает у отца:

— Скажи, папа, в Милане они все такие?

Зефферино Гаспарини работал за деревней, и Маттео не решился туда идти под палящим солнцем. Он удовольствовался тем, что послал встреченного им мальчишку предупредить каменщика, чтобы сразу после обеда тот явился в участок. После этого он зашел в кабинет Тимолеоне Рицотто, где было относительно прохладно. Начальник карабинеров встретил его со своим всегдашним добродушием.

— Итак, синьор инспектор, вы продвигаетесь?

— Ах, не начинайте, пожалуйста. Меня и так уже замучили!

— Догадываюсь, что дела идут не совсем так, как вы надеялись.

— Нет, дела идут не так, как я хотел бы, потому что здесь все ухитряются противодействовать моим усилиям! Но прежде всего, где Россатти?

— Он у себя.

— А что он делает у себя?

— Отдыхает.

— От каких трудов? Он никогда не работает!

Тимолеоне неодобрительно надул губы.

— Вы забываете о том, что этот несчастный пережил вчера!

Рицотто был несомненно искренен. Чекотти это видел и только поэтому не вспылил. Он ограничился тем, что сказал с иронией:

— А я и не знал, что у карабинеров такое мягкое сердце.

— Дело в том, что я очень люблю Амедео.

— Насколько я могу судить, вы в этом не одиноки. Аньезе… Тереза… Сабина…

— Дочь Замарано?

— Она самая.

И он рассказал Рицотто, не пропуская никаких подробностей, о своей встрече с сыроваром и его невозмутимой дочерью. Начальник карабинеров, казалось, был в восторге. Когда инспектор закончил свой рассказ, он растроганно заключил:

— Какое у них доброе сердце, у этих девочек!

— Сердце, которое их приведет прямиком в тюрьму, и не без моей помощи, если только они мне еще солгут!

— Вы на это не решитесь, синьор.

— Не решусь? А закон?

— А любовь?

И Тимолеоне добавил после краткого раздумья:

— Этот Амедео… Настоящий дон Жуан!

— Я сумею умерить его любовный пыл, можете на меня положиться!

— А не выпить ли нам по стаканчику грумелло, пока варятся мои спагетти по-неаполитански?

— Я обедаю у Кортиво.

— Синьор инспектор, неужели вы нанесете мне такую обиду? Что обо мне подумают в Фолиньяцаро, если узнают, что вы отказались попробовать мои спагетти? Мне не останется ничего другого, как пустить себе пулю в лоб!

И у доброго Тимолеоне слезы навернулись на глаза при мысли о подобном необъяснимом оскорблении, которое не могло не повлечь за собой бесчестья, разрушив его славу замечательного кулинара. Искреннее огорчение начальника карабинеров позабавило Маттео. Он решил больше не дразнить его.

— Ну что же, решено, мы пообедаем вместе… Я не хочу упустить возможность попробовать лучшие в мире спагетти!

— Насчет всего мира не могу сказать, но в Италии — безусловно!

Они заканчивали грумелло, запас которого у Рицотто казался неисчерпаемым, и собирались погрузиться в приятную дремоту, когда приход карабинера Бузанелы вырвал их из сладкого мира сновидений и грубо перенес в будничную действительность.

— Пришел Гаспарини, каменщик. Он говорит, что его вызывали.

Чекотти выпрямился, Рицотто застегнул расстегнутый было китель.

— Пусть подождет!

Они осушили наспех по стаканчику виноградной водки в надежде, что она их окончательно разбудит, и последовали за Бузанелой в караульное помещение, где их ждал Зефферино Гаспарини. У него была ничем не примечательная внешность и медлительные жесты. Он казался удивительно спокойным. Чекотти подумал, что они с Сабиной составят замечательную супружескую пару, которая никогда не будет ссориться.

— Зефферино Гаспарини?

— Да, синьор.

— Я вызвал вас, чтобы сообщить не совсем приятные вещи.

— Да?

Он и глазом не моргнул.

— Скажу вам в двух словах, что кое-кто подозревает вас в убийстве Эузебио Таламани.

— Того самого, которого убили недавно ночью?

— Да.

Он почесал в затылке, потом проронил:

— Забавная мысль…

— Не такая уж забавная, если хотите знать мое мнение. Подозрение в убийстве — вещь малоприятная.

— А зачем мне было убивать этого типа?

— О ваших мотивах скажу позже. Начнем с фактов. Признаете вы себя виновным или нет?

— Нет.

— Есть у вас алиби?

— Али… как вы сказали?

— Где вы находились во время убийства Таламани?

— Я был в Домодоссоле.

— Вы можете это доказать?

— Весь день после полудня я там работал с двумя другими каменщиками в ресторане синьора Фолы. Мы облицовывали стены. Хозяин пригласил нас поужинать с ним, и мы ушли все вместе только около полуночи. Я добрался домой на заре.

— Проверю все это в Домодоссоле. Вы знаете, как зовут ребят, работавших вместе с вами?

— Только их имена: Нино и Марио. Синьор Фола знает, вероятно, их фамилии.

Чекотти не питал никаких иллюзий: это было солидное алиби. Его снова пытались навести на ложный след.