Сергей Плеханов - Золотая баба

Девушка отрицательно покачала головой.

- Как в скиту нас заарестовали, так барахлишка своего решились. Не дали Тихон Фомич даже узелки захватить, все в землянках огнем взялось.

- Ракалия! - вознегодовал Фогель и даже притопнул ногой, обутой в туфлю с широкой пряжкой. - Возьми вот рубль за работу - купишь себе платье да ленту в косу. Красную выбери, тебе к лицу.

Сказав это, немец досадливо закусил губу и быстро вышел.

Глухой скрежет гальки под копытами лошади, ровный рокот порожистой реки и лепет листвы прибрежного березняка, раскачиваемого ветром, неумолкающим хором звучали в полудремотном сознании Ивана. Поэтому он не слышал вкрадчивого шелеста кустов, не обратил внимания на звук треснувшей ветки. И полной неожиданностью было для него, когда с высокого обрывистого яра, подмытого вешней водой, метнулась человеческая фигура.

Выбитый из седла, Иван несколько мгновений не мог справиться с неизвестным, навалившимся на него. Но потом извернулся и резким движением опрокинул нападавшего на гальку. Придавил его коленом и выпрямился.

- Ишь, мозгляк! - с изумлением вымолвил он, рассмотрев чумазую, исхудавшую физиономию молодого вогула. - Да тебя поросенок уронит, а ты...

- Ись хочу, - прохрипел пленник.

- Так что ж ладом не попросил? - сказал Иван, убрав колено с груди вогула.

- Ружье отнять хотел, - простодушно объяснил тот.

- Зачем тебе, дурень? Вам же запрещено: если увидит кто из горного начальства, плохо будет.

- Надо мне, - упрямо молвил чумазый.

Иван поднялся, подошел к лошади, понуро стоявшей в нескольких шагах, и открыл переметную суму.

- Хлеб будешь?

Незнакомец кивнул, сглотнув слюну.

- Рябчика вареного?

Кадык на шее вогула судорожно юркнул за ворот.

- Пирог с черникой?

Глаза чумазого полыхнули каким-то безумным блеском...

- Не емши, видать, - сочувственно заметил Иван, когда незнакомец начал жадно уписывать содержимое сумы. - Бездомный, что ль?..

- Выгнали меня, - понурился вогул, продолжая жевать. Потом, словно стремясь загладить какую-то вину, сказал: - Порато жрать хотел, одни ягоды брал... Живот совсем нету...

- Как звать-то? - улыбнулся Иван.

- Алпа...

- За какие же вины тебя, Алпа, в тайгу без еды и без оружья изгнали? - проговорил Иван, когда молодой вогул собрал с расстеленной тряпицы последние крошки и отправил в рот.

- А-а, - неопределенно махнув рукой, отозвался чумазый. - Девку у старика хотел отнять...

- Вот это по-нашему, - Иван широко улыбнулся и потрепал Алпу по плечу. - Расскажи.

- С девкой мы слюбились, а тут к ее отцу старик один свататься: пятьдесят оленей дам. Отец: ладна. Отдал девку. А я к стариковой землянке подобрался да и прокричал кедровкой - и раньше ее так из дому вызывал. А старик-то ушлый: сообразил, что на ту пору кедровке еще не время голос подавать. И уследил, как девка моя тряпки свои собирать стала, а потом в тайге нас и накрыл. Отвез ее к родителям. "Непутевые, - говорит, - вы, и поросль ваша такая же, отдавайте приданое..."

Вогул замолчал, невидящим взглядом уставившись в береговую гальку. Потом со вздохом продолжал:

- Прибил ее отец: опозорила, говорит. И к дяде-шаману отвез. "Не хотела, - бает, - мужу угождать, будешь на целый пауль работать - у шамана-то еще несколько служек живут".

- Это какой шаман? - насторожился Иван. - Случаем не Воюпта?

- Он, - удивленно кивнул вогул.

- Я ведь туда и пробираюсь, знаю, что где-то у истока реки он живет. Витконайкерас, - последнее слово Иван выговорил по складам. - Знаешь такое место?

Алпа с сомнением покачал головой.

- По воде туда не попадешь. Старики говорят, река в верховьях среди скал течет, никакую лодку на бечеве не проведешь, а против течения не выгрести. А если кто и попытается, загородит ему дорогу Мирсуснехум. Никому туда ходить не велит, кроме шаманов.

- Это кто таков?

- Главный самый бог. Как тебе перетолмачить?.. За народом смотрящий мужик...

- Раз шаманам можно - значит, и дорога какая-то есть?

- Есть. Ворга старая - оленья тропа то есть. Ее по катпосам найти можно.

- Что еще за притча?

- Катпос? Знак такой на дереве - путь метят.

- А ты знаешь, как на эту тропу попасть?

- Всякий вогул знает... Мы в начале той ворги жертвы для шамана оставляем - шкурки, ленты цветные, деньги кладем.

Иван помолчал, что-то обдумывая, и снова спросил:

- Правда, что у Воюпты Золотая Баба схоронена?

Вогул встревоженно оглянулся, будто кто-то мог услышать его. Сдавленно начал:

- Старики говорили: раньше Баба в пещере стояла, каждый мог приходить, о чем хочешь просить... Потом, когда епископ по тайге ездил, идолов сокрушал, забрал Воюпта ту Бабу к себе - сберечь-де хотел. Никого с тех пор не подпускает. "Давайте, - говорит, - мне подношения, а уж я перед ней за вас помолюсь..." А не дашь - грозит нажаловаться ей, тогда беды жди...

- Так что ж вы терпите, дурни? - изумился Иван.

- И так роптать стал народ - лучше б уж епископ ее забрал, ему бы и горе от нее... А теперь боятся: наговорит ей чего Воюпта - черная немочь навалится...

- Отобрать давно надо было Бабу эту у шамана.

- Не пройти к нему... Ту воргу менквы стерегут.

Иван вопросительно уставился на Алпу. Вогул опять опасливо оглянулся и, понизив голос, объяснил:

- Это злые духи. Половина - человек, половина - зверь...

- Поможешь мне? - спросил Иван. - Хочу я Золотую Бабу добыть...

Алпа со страхом глядел на него, но ничего не говорил, словно лишился дара речи.

- Чего ты?

- Накажет, накажет она, - наконец с трудом проговорил вогул.

- А я тебе невесту твою помогу увезти. Будете у нас в деревне жить, коли в пауле вам места не стало...

Алпа с сомнением качал головой.

- Да зачем тебе Баба?..

- Отец-мать да братья мои в тюрьме сидят. Невесту любить не велит человек немецкий... "Привезешь, - говорит, - идола златого - верну вам всем волю, женись тогда..."

Алпа долго молчал, раздумывая над словами Ивана, потом несмело начал:

- Не ходить бы туда, Ивашка. Может, немца другим чем задаришь?..

- Удовольствуешь его, мордатого! - с горечью отозвался Иван. - У него денег-то, чай, без счету. Им ведь, нехристям, втрое против наших русских платят.

- Это почему? - удивился Алпа.

- А как старики наши говорили, что в восьмой тысяче толку не будет, так и сталось. Все по антихристову научению владыки наши творят.

- Это какая еще восьмая тысяча?

- От сотворения мира идет нынче семь тысяч двести сорок второй год. А по казенному счету - одна тысяча семьсот тридцать четвертый. Уставщик наш деревенский так изъяснял: запутать хотят никониане, сбить овец стада Христова, чтобы второе пришествие проспали.

Иван говорил с глубокой верой в истинность своих слов, щеки его разрумянились, глаза светились вдохновением.

Алпа, завороженно слушавший Ивана, огорченно признался: