Андерс Рослунд - Дитя мрака

— Тебе не кажется?

Надя кивнула:

— Да.

— Тогда пошли наверх. В кафетерий. Его надо покормить. Да и тебе поесть не мешает, Надя. Заглянем еще вот сюда и пойдем.

Марианна Херманссон остановилась возле очереди, которая заканчивалась там, где раньше был паспортный контроль, а теперь — помещение с дугой металлоискателя и мониторами, где было видно содержимое сумок и чемоданов. Она предъявила удостоверение, жестом велела Наде пройти с коляской подальше, а сама стала между двумя сотрудниками службы безопасности.

Компьютер стоял на полке в конце транспортера, на котором двигались сумки и пластмассовые коробки со связками ключей и разменной монетой. Три лица заполнили экран — двое мужчин и женщина, фотороботы, сделанные по описанию Нади и еще одного мальчика.

— Ничего не заметили?

— Нет.

— Совсем ничего?

— К сожалению. Фотороботы слишком грубые, с ними трудно сличать.

Херманссон взглянула на агентов. Все верно. Она согласна. Нужны еще фотороботы, более определенные, она позаботится.

Кафетерий находился на втором этаже, вверх по эскалатору, оттуда открывался прекрасный вид на весь терминал. Мальчик кричал благим матом. Надя качала его на руках, тихо напевала, гладила по лобику. Официант помог Херманссон согреть баночку детского питания, что-то вроде картофельного пюре с укропом; себе она взяла чашку кофе, а Наде — апельсиновый сок и бутерброд.

Ребенок поел, перестал плакать и тотчас уснул прямо на руках у матери.

Они молча сидели, слушая неутихающий шум людской массы, снующей этажом ниже. Смотрели на них сквозь стеклянную стену, точь-в-точь как Херманссон сегодня утром смотрела на бледных детей в бассейне полицейского управления.

— Ты говоришь по-румынски. — До сих пор Надя ничего не говорила по собственной инициативе. — Почему? — Она односложно отвечала на вопросы. И только. До этой минуты. — Ты ведь живешь здесь.

Прежде чем ответить, Херманссон допила кофе, она обрадовалась, толком не зная почему.

— Тебе интересно?

— Да.

Огромный терминал был по-прежнему многолюден. На место каждого пассажира, исчезавшего на контроле, заступал новый, прямо с мороза, из снегопада. Марианна Херманссон рассказала о своем отце, о его побеге, о своем детстве.

Надя улыбнулась, впервые.

— Шведский полицейский. Из Румынии.

— Я не из Румынии. Мой отец оттуда. А я из Мальме. Из города на юге Швеции.

Она не понимала, почему это важно, почему она каждый раз это подчеркивала. Просто так получалось, она всегда так делала, даже если это не имело значения.

Она встала, чтобы взять еще кофе, спросила Надю, не хочет ли та чего-нибудь еще, услышала в ответ вежливое nu mulţumesc. [6] Нет, спасибо (рум.). Быстро пошла к стойке, желая поскорей продолжить разговор, которого ждала целый день, и как раз собиралась расплатиться, искала в кармане куртки мелочь, когда в другом кармане зазвонил телефон.

Голос его звучал деловито, она прямо воочию увидела его перед собой, с сигаретой в руке и пепельницей в верхнем ящике стола.

— Йенс Клёвье, Интерпол.

— Быстро ты управился.

— Где ты?

Она расплатилась, поблагодарила за кофе и осталась стоять в двух шагах от кассирши. Возвращаться к Наде и мальчику пока рано.

— В Арланде.

— Автобус?

— Он здесь.

— Ты уверена, что это он?

— Да. Кроме того, мне подтвердили, что он миновал Лильехольмсбру в четыре восемнадцать утра на пути к центру Стокгольма, а Хурнсберг — в четыре пятьдесят две, на обратном пути. Телекамеры на границах города, несмотря на снегопад, четко зафиксировали автобус с регистрационным номером восемьсот шестьдесят четыре.

Она слышала, как Клёвье затянулся, кашлянул, закурил новую сигарету.

— Арланда. Все сходится. — Еще две затяжки. — Четыре случая. Четыре случая в четырех разных странах. Германия, Италия, Норвегия, Дания. Каждый раз старые, обшарпанные автобусы с румынскими детьми, от двадцати пяти до шестидесяти человек.

Марианна Херманссон смотрела на Надю, в глазах девочки читался вопрос. Херманссон подняла телефон, показала два пальца — две минуты.

— Ты слушаешь?

— Слушаю.

Клёвье понизил голос — не то кто-то вошел в комнату, не то он занервничал:

— Каждый раз одно и то же. Рано утром, еще затемно, детей высаживали на улице. Где-нибудь в центре, в больших городах вроде Стокгольма или Осло.

Она выпила кофе, медленно пошла к столу.

— Автобусы, Херманссон, исчезали, а потом обнаруживались на стоянках крупных аэропортов. Последний — Каструп, под Копенгагеном. Я разговаривал со следователями, тамошними и из Осло. Но ничего нового не узнал. Только та информация, какой мы располагали с самого начала. Стоило спросить о чем-то еще… в ответ чертовски странное молчание. Я топчусь на месте.

Шуршание бумаги, Клёвье листал документы. Она ждала, почти минуту, крепко прижав телефон к уху. Наконец он продолжил:

— Дети одеты одинаково. У всех одинаковые сумки из коричневого пластика, все понятия не имели, где находятся. В общей сложности их теперь сто девяносто четыре человека. Самому старшему шестнадцать. Самому младшему, самому младшему, Херманссон, четыре месяца.

Ее лицо объедено. Грудь и живот изрезаны в клочья.

Она лежит на каталке. Эверт Гренс решил взглянуть на нее еще раз. Теперь, когда знает, кто она. По крайней мере, знает ее имя.

Лиз Педерсен.

Имя ни о чем ему не говорит.

Людвиг Эрфорс, державший простыню, посмотрел на Гренса. Тот кивнул: накрывай.

Эрфорс говорил о неистовстве и злобе, о ком-то, переполненном ненавистью. Эверт Гренс скривился. Он знал, как гнев грязной, мерзкой пеленой застит все, на что смотришь, как ненависть разъедает человека изнутри. Но он не пырял людей ножом сорок семь раз подряд.

Он вышел из прозекторской в прихожую судмедэкспертизы. Сквозь закрытую стеклянную дверь видел, как Свен Сундквист допрашивает начальницу службы безопасности из страховой кассы в Тюресё. Последние дополняющие вопросы, она только что опознала мертвую сослуживицу и хотела бы поскорее уйти, но старалась отвечать, рассказывала все, что знала о Педерсен, о ее семейных обстоятельствах, о знакомых, о ее последних днях.

Гренс пошел в буфетную. Кухонный столик, микроволновка, холодильник. Он выцедил последние капли из кофеварки, которая стояла на столе, понюхал содержимое кружки и выпил, уже холодное, наполовину состоящее из кофейной гущи.

Субсидируется. Государством.

Открыл холодильник, достал масленку и пакет с хлебом, сделал два обыкновенных бутерброда.

Совсем как у нас.

Съел бутерброды прямо тут, в буфетной, снова пошарил в холодильнике, но больше ничего не нашел. Дверь в кабинет Эрфорса отворилась, он обернулся, пожал руку начальнице службы безопасности, поблагодарил за то, что она сумела все выдержать. Они спустились по лестнице, вышли на мороз. Свен Сундквист объяснил ей кратчайшую дорогу, попросил вести машину осторожнее, поскольку асфальт покрыт снегом и льдом.