Андерс Рослунд - Дитя мрака

Человек, совершивший убийство и находившийся в пятнадцати метрах под улицей, скоро предстанет перед ним.

Комиссар приготовился к спуску.

Свен Сундквист держал в руках ключ гражданской обороны, поворачивал тяжелый замок туда-сюда, пока сопротивление не ослабло. Он слышал, как где-то за спиной лает собака, краем глаза видел двух ожидавших полицейских.

Он отпер дверь в стене больничного подвала.

Именно отсюда мертвую женщину перетащили вчера на одну из больничных коек.

Свен Сундквист шагнул через порог, вдохнул влажный воздух.

Он был внутри туннеля.

Тонкие металлические скобы, намертво ввинченные в бетонные стены.

Эверт Гренс осторожно ступил в колодец.

Скобы-ступеньки скользкие, на слишком большом расстоянии друг от друга. Он человек грузный, с годами изрядно утратил гибкость и уже на полпути почувствовал усталость, запыхался.

Снизу шло тепло.

Раздражающий запах влажного тряпья и паленой листвы.

Ноги дрожали, когда Гренс добрался донизу, и он старался это скрыть, взял фонарь у молодого полицейского из отряда быстрого реагирования, надеясь, что тот не заметил крупных капель пота на его покрасневших щеках.

Минуту-другую постоял, отдышался.

В девятнадцати других местах в окрестностях Фридхемсплан такие же подразделения из четырех полицейских спускались в мир под Стокгольмом через канализационные колодцы, или двери общественных зданий, или туннели метро. Они искали вполне определенного человека, а потому выгонят и сцапают любого из тех, кто шнырял и прятался в туннелях.

Гренс подал полицейским знак двигаться в направлении, которое сообщил им часом раньше, на инструктаже. Шаг за шагом они искали в темноте, в неизвестности, шаг за шагом обследовали туннели, где убийца был как дома. Спешить некуда, они шли с двадцати разных сторон.

Он начал привыкать к свету карманных фонарей.

Порой различал шум, который производили убегающие крысы.

Эверт Гренс служил в стокгольмской полиции тридцать четыре с лишним года. Он много знал о системе в пятнадцати метрах под землей, расследования часто так или иначе затрагивали туннели: всегда обнаруживался человек, который кого-то знал, или слыхал больше, чем положено, или просто там прятался. Но до сих пор не возникало необходимости сюда спускаться. Он никогда не задумывался над тем, что большинство здешних обитателей вовсе не преступники, что их не преследуют ни полиция, ни власти, что они просто живут здесь. Черт побери, кому придет в голову, что люди, нормальные люди, станут здесь жить. Он пощупал рукой скользкую, влажную стену туннеля. Мы должны раз и навсегда выгнать их на поверхность. Наглухо закрыть каждый люк, каждую дверь, выгнать их наружу и заставить власти позаботиться о них.

Гренс слегка склонил онемевшую шею, когда проход стал уже и ниже. Он на несколько метров отставал от четверки полицейских, белые каски маячили над темными фигурами, словно воздушные шары. Где-то, похоже в одном из туннелей к западу, слышался собачий лай, отдаленный, но с каждым шагом усиливающийся.

Он замер, прислушался.

Собака, которая лаяла, взяла след.

Свен Сундквист долго стоял в темноте перед открытой дверью. Хотел постепенно привыкнуть к здешнему освещению — к электрическому свету потолочных ламп и к ярким лучам мощных ручных фонарей.

По крайней мере, так он себе внушал.

Ему вообще не хотелось идти туда.

Чуть не целый час он уговаривал Эверта, убеждал, умолял, даже угрожал, но тщетно — Эверт просто не слушал, не желал, решил провести операцию, сколько бы Свен ни возражал.

Вздыхая, он зашагал по туннелю, но вздыхал про себя, четверым полицейским незачем слышать его вздохи, ему поручено их вести, а не подвергать сомнению утвержденный план.

Наверно, оттого, что сомнения и протест не давали сосредоточиться, он испуганно вздрогнул от громкого лая, который внезапно грянул впереди.

— Собака взяла след.

Снова лай, такой же громкий. Кинолог ускорил шаг.

— Она что-то слышит.

— Что?

— Не знаю. Мы с тобой пока этого не различаем.

Лео слышал этих треклятых собак и возбужденные голоса. Она в опасности. Быстро, с погашенной лампой на лбу, он спешил к единственному коридору, который по-прежнему был тихим и темным, возможно, собаки слышали его, но, по крайней мере, вряд ли видели.

Он запыхался, когда две минуты спустя открыл дверь их комнаты.

— Надо бежать.

Она сидела в красном кожаном кресле, скорчившаяся, испуганная.

— Янника, скорее.

Он бросился к куче наполовину разломанных поддонов, один за другим вытаскивал тяжелые деревянные блоки, потом подхватил неподвижную Яннику, посадил на пол, перетащил кресло. На полу возле очага нашлось полбутылки жидкости для розжига, он разбил ее ножом, вылил содержимое на кресло и доски. Потом поднял Яннику с пола, крикнул, чтобы она помогала, надо встать, надо бежать отсюда.

Собачий лай приближался.

Голоса охотников, он уже различал их.

Он спешил, но не боялся. Знал, что остальные тоже всё слышали и сейчас делают то же самое, вытаскивают поддоны, мебель, автопокрышки и опустошают бутылки с жидкостью для розжига.

Лео посмотрел на Яннику, она опомнилась и, похоже, все поняла. Он погладил ее по щеке, закрыл дверь в комнату, запер ее на замок.

Хватило трех спичек.

Он бросил их на кучу и отпрянул назад.

Пламя вспыхнуло мгновенно, жадное, агрессивное. Оно пожирало дерево, а когда добралось до кожаного кресла, дым потемнел, заполнил все пространство от пола до потолка и потянулся в ту сторону, откуда пришел Лео, сквозняк в туннеле всегда имел одно и то же направление.

Он взял ее за руку, показал в темноту, и оба побежали туда, где не было дыма, прочь от света, собачьего лая и возбужденных голосов.

Собака была где-то в тени впереди, длинный поводок натянут до предела, хотя проводник выпустил из карабина восемь-десять метров.

— Она что-то чует.

— Что?

— Не знаю. Что-то далеко впереди.

Свен Сундквист обернулся на громкий лай, в котором сквозила не злоба, но усердие, черная овчарка просто делала свое дело, стремилась выполнить задачу, поставленную проводником. Свен вспотел, он не привык ходить в форме, она душила его, плохо пропускала воздух, липла к телу. Он прислушивался, бежал, размышлял, но в конце концов пришел в замешательство, толком не понимая собственной реакции. Совсем недавно он чисто по-человечески протестовал, с резкостью, какую позволял себе редко, возражал начальнику, твердил, что эта операция — ошибка, равно как и попытка получить информацию от тех, кто тебе не доверяет, и что нельзя после столь короткого инструктажа действовать на территории, которой не знаешь. Но с другой стороны, он еще и полицейский, преследователь, а преследование иногда странным образом походило на азартную игру, как теперь, с собакой, которая чуяла то, что ему недоступно, — впереди них кто-то есть, кто-то бежит.