Александр Горохов - Аферисты - Славные времена

- Каких ещё убийц?! ТЫ должен был из него кровь пустить! Или ОН из тебя! А сам за решетку навечно за убийство сесть! Или Нинку-проститутку свою должен был зарезать! И тоже бы понес революционную кару. Слизняки! Еще новую Россию собираются строить! Мафия - демократия, вы ещё поплачете по старому строю! Чтоб вы все передохли! И передохните!

Он задохнулся, закашлялся от ярости, перегнулся в поясе, но следил за противником, оружие держал твердо. Потом кашель стих. Толстенко выпрямился и спросил ясным, громким голосом.

- Ну, чего ещё желаешь узнать, перед тем, как я тебе башку прострелю?

- За что меня-то, Степаныч?!

- За дело.

Альфред Викторович заметил, что оружие в руке истерика дернулось и начало приподыматься. За спиной Комаровского был откос, настолько высокий, что никак не запрыгнешь достаточно быстро - пулю во всяком случае не обгонишь.

- Подожди, подожди, Степаныч! Я же не бегу! Успеешь ещё свершить надо мной акт революционного возмездия!

Оружие опустилось.

- Это ты правильно сказал, лизоблюд. - в голосе Толстенко послышалась определенная доля уважения. Он повторил с удовольствием. - Революционный акт возмездия! Правильно.

- И Федька Чураков удостоился заслуженной кары революции?

- Вся мафия в поселке свое получит! Ну, все спросил?

- Все! - весело крикнул Альфред Викторович и, понимая, что сейчас грянет неминуемый выстрел, головой вперед прыгнул в воду.

М-да... Это вам не купание в бассейне после сауны. Во-первых, непонятно - жив ли ты, или сердце уже превратилось в кусок льда. Во-вторых, полная тьма и ничего не видно, что означает - помер таки. В третьих: кажись ещё не помер, потому что почти тот час ударился о дно, покрытое водорослями.

Цепляясь за эти длинный и скользкие водоросли, Комаровский устремился под водой вниз по течению, прикидывая, что Толстенко сейчас - бежит вдоль по бережку с пистолетом в руках, ожидая появления его, Комаровского, головы над водой, чтобы эту голову, понятное дело, продырявить, ведь дистанция стрельбы не превысит и пяти метров.

Альфред Викторович вцепился в водоросли и остановил свое поступательное движение вниз по течению. И в таком застывшем положении, омываемый ледяными струями потока, продержался под водой сколько мог. Когда уже ничего не мог - вынырнул на поверхность. Убедился через несколько секунд, что дырки в голове ещё нет и в два гребка вытолкнул свое тело на другой берег.

Расчет оказался правильным - Толстенко метался ниже по течению, метрах в пятнадцати от Комаровского.

- Держись, черт! - озверел от холода Комаровский. - Сейчас я тебя удавлю, старого гада!

И он ринулся вперед от страха и озноба, решительно позабыв, что в руках у противника оружие и весьма нешуточное, если иметь в виду неподвижное тело собачонки.

Толстенко это тоже знал. Он не побежал, а скинул свой рюкзак, расставил ноги, двумя руками поднял пистолет на уровне плеч, приняв классическую позу ковбоя, стреляющего в мексиканского бандита.

Через пять секунд Альфред Викторович с уважением подумал о себе: "Дуракам везет". Дело в том, что за эти секунды Толстенко трижды нажал на спусковой крючок, оружие трижды издало звонкие металлические щелчки, а большего эффекта не произошло. Кончились ли в пистолете пули, заело ли затвор или перекосился патрон, но оружие превратилось в то, чем оно по сути своей и есть - глупая, ненужная порядочному человеку железяка, которую Толстенко в полной ярости зашвырнул в речку.

И - побежал!

А у Комаровского сил на дальнейшее преследование не было. Комаровский был насквозь мокрым, продрогшим, дыхания не хватало, а всякий боевой пыл иссяк без остатка. Он глянул на рюкзак Толстенко, валявшийся у ног, поднял его, развязал тесемки и вывалил все содержимое на землю. Посыпались всякие тряпки, книжки (надо понимать партийная литература) и черный чехол для балалайки. Вид этой балалайки в чехле привел Альфреда Викторовича в ярость, он развернулся и с ловкостью форварда одним ударом ноги отправил балалайку прямо в ручей.

Она булькнула и тот час ушла на дно.

Альфред Викторович, измотанный этим происшествием как душевно так и физически, двинулся в обратный путь, но неприятности ещё не кончились, поскольку чтоб добраться до дому, пришлось пересекать ручей вторично и опять же вплавь, что окончательно разозлило Комаровского настолько, что он решил поджечь дом сбежавшего врага, то есть Толстенко Владимира Степановича.

По счастью, к моменту, когда Комаровский вернулся в этот дом, прихватил на крыльце дубленку - вздорная идея поджога его покинула. Вместо преступления Комаровский попросту развел на кухне сбежавшего врага страшную грязь: скинул свой костюм, сполоснулся над раковиной, потом нашел в комнате кое-какую одежду, включил старый электрокамин - диск со спиралью - сел в комнате перед телевизором и принялся обдумывать все, что с ним произошло.

Телевизор показывал, естественно, очередной сопливый мексиканский сериал для идиотов и Комаровский смотрел сквозь него, вспоминая свою схватку с Толстенко. Воспоминания о враге давались тем более легко, что карикатурный образ беглеца стоял перед глазами - тыква и пиджак, изображающие его фигуру. Чучело все ещё оставалось на стуле, у стола, и Альфред Викторович решил, что уж если не удалось поджечь дом, то при уходе отсюда он разрубит эту тыкву топором, коль скоро не смог в натуре дать по живой башке Толстенко. Толстенко - завистника, Толстенко - предателя, Толстенко - свихнувшегося от злобы на Новые Временна... Кем угодно мог быть Толстенко, вот только убить Федю Чуракова он никак не мог. Просто силенок бы не хватило у обрюзгшего, сырого старика, чтобы ножом в рукопашном бою убить цветущего, спортивного тридцатилетнего мужчину в расцвете все сил. А поймать его на неожиданность, напасть внезапно - Толстенко тоже никак не мог. Ведь чтобы сойтись с Федей в рукопашном бою следовала преодолеть запор калитки, потом взломать дверь дома, а только потом дотянуться до врага. Неожиданность исключалась, как окончательно исключался вариант обвинения Толстенко в убийстве Феди. Другое дело, что Толстенко мог ЗАКАЗАТЬ и навести убийц на Федю. Мог даже помочь им войти в дом... Но такой ЗАКАЗ все же стоит изрядных денег, которых у Владимира Степановича явно не было! Ликвидировать процветающего бизнесмена за сумму стариковской пенсии ни один киллер не согласится, а больших денег у Толстенко не могло быть - это же видно! Все что у него и было - это пенсия, да балалайка!

Сидя в уголке, возле круглого экрана подогревателя, Альфред Викторович с неудовольствием глянул на чучело Толстенко и крикнул.

- Эй, ты, партайгеноссе! Ты зачем эту глупость натворил? Зачем мою жизнь красивую сокрушил?