Александр Горохов - Рожденный убивать

Алексанр ГОРОХОВ

Рожденный убивать

роман

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРИГОВОР

глава 1. Прощальная звезда

"Черт бы побрал эту подлую жизнь. - ошарашила Ярова первая и совершенно нелепая мысль. - Это что же, я ни одного дня и на пенсии не поживу?! За тридцать два года работы не получу ни копейки по выходу на заслуженный отдых?!"

И тут же понял: получается, не дотянет он этих оставшихся двух лет до пенсионного возраста, даже в ХХ1-ый век не войдет, поскольку сейчас март 1999 года, а ему и года на будущее не отпустили.

От приступа неудержимого страха закружилась голова. Он постарался прийдти в себя и обнаружил, что оказался в туалете и бессмысленно торчит перед тусклым зеркалом уже минут десять, после того, как вышел из кабинета главного врача. Куда провалились эти десять минут он не мог понять, да и не отыскивал потерянное время - не оставалось лишних часов на будущую жизнь, не то чтоб уж сейчас попусту сожалеть о исчезнувших минутах.

Но все же потом смекнул, что, в конце концов, "удержал удар", через десять минут пришел в себя и теперь может рассуждать здраво - жизнь кончилась. Или - почти кончилась, коль скоро ему определили остаток сущестования на земле что-то от полугода, до года. Быть может - чуть больше. Зависит от индивидульного сопротивления болезни организма.

И никакой альтернативы приговору - нет!

Он продолжал смотреть в собственные потерянные глаза, отраженные мутным зеркалом, будто впервые увидел себя со стороны. Предельно самокритичный портрет получался убогим: курносый, лысеющий, близорукий, невыразительный, но и не отталкивающий тип обычного русского человека. Толпа на улицах Москвы состоит из таких на половину - средний рост, темнорус, светлоглаз, слегка сутуловат. Такие в России рождаются каждый день по десятку тысяч. И в таком же количестве, в тот же день и помирают если брать за точку отсчета прошлый 1998 год, когда жизнь в Отечестве после всех кризосов и "обвалов" стала крепенько сурова и скудна, а для таких СРЕДНИХ - так и окончательно хреновая, откровенно говоря.

Тут Яров вдруг рассердился - ну, пусть серый, пусть ничем не выдающийся, так даже по этим меркам следовало хоть до шестидесяти годков дотянуть! Тридцать два года работы в школе среди буйнопомешаных, непредсказуемых подростков, при жалкой зарплате, а в результате даже и не передохнешь на дорогу перед Бесконечным Путешествием в Ничто?!

"А ведь на вид мне едва сорок лет дают!" - уже без особого огорчения подумал Яров и отвернулся от зеркала.

Что правда, то правда - и "на вид", и по своим физическим данным он гляделся молодцевато, но всё это очень быстро пойдет на спад. Три-четыре месяца, быть может чуть больше и он начнет иссушаться, слабеть и хиреть, а потом увязнет, как в болоте, в собственной постели, и весь мир сузится до окошка телевизора, да и на тот будет наплевать. Страх, боль, незаслуженные мучения.

Яров встряхнулся и вышел из туалета. Надо было куда-то идти и лишь после предельного напряжения он сообразил, что необходимо вернуться в палату, собрать вещички, дождаться, пока ему выдадут документы и топать домой - навстречу с Косоглазой при косе.

Через десяток шагов по коридору больницы он обнаружил, что раскачивается, будто оглушенный ударом или вдрызг пьяный и - взял себя в руки. Идти в палату, где его поджидали пятеро сокоечников, было страшно. Остро не хотелось отвечать на те вопросы, которых он сейчас сам боялся, поскольку имел ответ. А других вопросов в больнице, нежели: "Ну, что вам сказал доктор?" - попросту и не существует. Отвечать, что доктор подарил по милости своей неполный год жизни (жалкой дряни умирания, если быть точнее) не хотелось. Яров развернулся, миновал лестничную площадку, пошел на третий этаж по служебному ходу.

Единственный человек в больнице, который решительно не интересовался ничьим здоровьем, кроме своего, обитал в палате номер 303, где у него имелся персональный туалет, телевизор с видеомагнитофоном, музыкальный центр и личный телохранитель, который спал на полу возле дверей. Чтобы проникнуть в это царство комфорта требовался условный стук - три, два, три с паузами. (Врачи о своем появлении предупреждали пациента по телефону). Вся модель привилегий обьяснялась просто: если Ярову его лечение не стоило ни копейки, то Василий Петрович Роликов ПЛАТИЛ за обслуживание своих застарелых геморройных щишек, трещин в прямой кишке и полипов (полный джентельиенский набор!) наличными денежками, да мало того - поговаривали, что платил в зеленых долларях!

"Скотина. - подумал про Роликова Яров, выстукивая в дверь условную дробь. - Просто скотина, в свои неполные тридцать три года всего навсего геморрой вырезает, а тут в пятьдесят восемь имеешь рак! А почему? А потому, что всякому отродью племени человеческого - всегда везет!"

Но завидовать и тем более осуждать кого либо, было не в характере Ярова, а потому когда загремели запоры специально поставленных замков, он уже отринул от себя злобные мысли и в приоткрывшуюся щель дверей спросил вежливо.

- Как там Рол?

- Просраться не может! - прошипел телохранитель Мишка Дуков. Заходи. Хорошо, что пришел, а то он меня задрючит.

Едва Яров ступил через порог палаты, как тут же почувствовал тошноту от нестерпимой вони и услышал из открытой двери в туалет натуженные стоны, кряхтение в перемежку с высококачественной матерщиной.

- Доктора гребаные... Ы-ы-х!.. Скорее бы мне жопу порезали, жить не могу!... Ы-ых, мать вашу!... Деньги дерут, а жопа моя, как на затычке... Ых! Специально держат, время тянут.... По сто долларов в день обходится...

- Добрый день. - сказал Яров и глянул в открытую дверь туалета.

Голый Роликов умещался на унитазе розовой, безволосой поросячьей тушей, отмеченной яркой татуировкой на левом плече - череп, пронзенный двумя кинжалами. Все его упитанное тело казалось горой свежих сливок, тронутых алыми лучами раннего восхода солнца. И все-таки это был атлет мышцы на руках верняком ровнялись по толщне ляжкам Ярова.

Но страдал Рол - искренне, со слезой на темных глазах. Гумманист Яров осудил себя за черную зависть, только что осквернившую собственную душу, он сказал мягко.

- Ничего, Рол, тебя подготовят к операции, а там на хирургический стол и...

- Операция! Там меня и зарежут, суки! - закряхтел страдалец.

- Не зарежут. - Яров постарался быть убедительным. - Операция у тебя не столь сложная, пустяк под местным наркозом....

- Я и без того под наркозом хожу! - заорал из туалета Рол. - Столько дерьма в брюхе, лопну сейчас, а наружу ничего не лезет! Ы-ы-ы, гады!

От мощного взрыва газов, внезапно вырвавшихся из утробы мученика, кажется, задрожали стены, но к сожалению отрабатанная массы продуктов пищеварения наружу так и не пошла, что привело Рола в ярость.