Екатерина Савина - Возвращение живых мертвецов

Васик негромко присвистнул.

– Ничего себе, – только и сказал он. И посмотрел на чернеющее рядом с ним тело, – он что – тоже… того? перекинулся?

– Не знаю, – вытирая слезы, проговорила Даша, – я его не острием ударила, а обухом… Васик, мне страшно? Что теперь будет? Куда нам деваться? И где нам искать Ольгу?

– Столько вопросов… – Васик поднялся на ноги и со стоном ощупал свою шею, – во всяком случае, ясно одно – здесь нам оставаться не стоит ни в коем случае… Давай, беги в дом, одевайся, а я пока.

– Ага, – слабо выговорила Даша, – сейчас…

– Ага, – грянул позади нее грубый голос, – сейчас… Как же.

Васик дернулся было в сторону Даши, но, почувствовав, что в затылок ему уперся холодный ствол пистолета, остановился. Только судорожно дернул кадыком на худой шее.

Коротко взвизгнула Даша.

– Тихо, – произнес тот же грубый голос, – вонять будете, тут же положим, как тех товарищей… Руки за голову и марш по тропинке вперед. Шаг влево, шаг вправо расценивается, как попытка к бегству. Ну, понимаете, короче, что мы не шутить сюда приехали…

Когда я вышла из транса, то первым делом, повернулась туда, где оставила своего недавнего собеседника. Антон Владимирович, так он мне представился, сидел в том же углу, так же свернувшись в комочек и, кажется, крепко спал.

– Тем лучше, – улыбнувшись, проговорила я.

Я поднялась на ноги и потянулась. Почти неощутимая, но невероятно мощная светлая космическая энергия наполняла мое тело радужной силой.

– Теперь мне все по плечу, – проговорила я и порадовалась тому, что мой голос – недавно еще – тонкий и хриплый – снова стал таким, каким ему полагалось быть – красивым и ровным.

Я действительно чувствовала, что мне все по плечу. Несчастный сумасшедший Антон Владимирович спал, вздрагивая во сне. Его губы кривились так, что казалось, будто – вот-вот – и он расплачется совсем как ребенок.

Я присела перед ним на колени.

– Ну, что же, – прошептала я, вглядываясь в обглоданное болезнью лицо, – сейчас я попробую сделать то, что здешние врачи, конечно, сделать не могут…

Еще никогда я не помогала душевнобольным, но почему-то понимала, что у меня все получиться. Насколько я разбираюсь в психиатрии (пришлось одно время проштудировать специальные издания, чтобы глубже понять все особенности моего экстрасенсорного дара), подсознание этого человека, подвергшееся чужеродному влиянию, блокирует сознание – таким образом, больной уже не может жить привычной для него жизнью; окружающей действительности для него уже не существует.

Обладая даром проникать в подсознание человека, я могу выяснить, что же так поразило бедолагу Антона Владимировича – что он повредился в рассудке. И очень хорошо, что он спит – не нужно тратить силы, чтобы специально вводить его в транс.

На этот раз я не стала закрывать глаза. Я сконцентрировала свой взгляд на определенной точке на лбу Антона Владимировича – чуть повыше переносицы – и очень скоро оранжевый туман заклубился у меня перед глазами…

Серые клочья, мечущиеся по неосязаемому пространству подсознания больного… словно призраки, навечно поселившиеся в заброшенном доме… Это – несомненно – чужеродные психочастицы, поразившие подсознание больного. Бороться с ними было бессмысленно – мне, прежде всего, нужно было установить причину поражения, а для этого – проникнуть глубже в подсознание.

Через несколько секунд серые клочья рассеялись – это вовсе не означало, что я уничтожила их. Просто я перестала их видеть – ведь теперь мозг Антона Владимировича временно был полностью под моим контролем, а на своей территории я могла делать все, что мне заблагорассудиться. Вся жизнь этого человека была словно на открытой ладони – воспоминания о детстве, юношестве… Женитьба…

Тут я ощутила легкий укол стыда – такое чувство, будто подглядываешь в замочную скважину за молодоженами… Ну ладно, все-таки, я делаю то, что делаю не ради своего удовольствия, а во имя помощи несчастному. Та-ак, продолжим…

Теперь мне сталось только восстановить картину происшедшего в тот самый день, когда…

Сотни картинок замелькали передо мной – люди, встречи, бумаги с непонятными цифрами и выражениями, типа «дебет», «кредит…» печати.

Да, сложна жизнь крупного российского бизнесмена. По-моему, не нужно никаких особых усилий прилагать, чтобы свести с ума какого-нибудь финансового воротилу – от всех этих каждодневных «дебетов» и «кредитов» можно совершенно спокойно съехать с катушек и так. Я бы, например, съехала… Я бы, например…

Если бы я не находилась в трансе, то я точно вскрикнула бы. Вот оно! Картинка, на которой я остановилась, стала четче, и скоро я могла видеть все в подробностях… Конечно, я видела все не так, как видел сам Антон Владимирович, ведь мое сознание воспринимает информацию в виде, наиболее приемлемом для более глубоко понимания, так сказать…

…Темная комната, освещенная только пляшущими в камине жаркими языками пламени. И два кресле – друг напротив друга – в которых ведут неторопливую беседу двое мужчин. В одном из кресел я узнала самого Антона Владимировича, вальяжно потягивающего коньяк из широкого бокала, а собеседник Антона Владимировича был мне незнаком.

Хотя…

Что-то смутно знакомое читалось в чертах его лица, но ничего определенного я припомнить не смогла. Нет, даже не черты лица показались мне знакомыми, а… Черт возьми, не могу объяснить этого странного ощущения.

Собеседник Антона Владимировича был обильно кучеряв, на длинном тонком носу аккуратно сидели явно очень дорогие очки в изящной золотой оправе.

«Гуревич, – вспомнила я произнесенную в бреду Антоном Владимировичем фамилию, – кажется, это и есть Гуревич… Антон Владимирович упоминал еще о языках пламени… Камин горит. Но почему пылающий в камине огонь так поразил несчастного Антона Владимировича?»

– Чтобы деньги были переведены на наш счет, – проговорил Гуревич, видимо, уже заканчивая разговор, – подпишите вот здесь…

Он протянул Антону Владимировичу папку с каким-то формуляром. Антон Владимирович сунул руку во внутренний карман пиджака, вытащил ручку, черканул что-то на бумаге, но, досадливо сморщившись вдруг, сунул ручку обратно в карман.

– Елки-палки, – пробормотал он, – испортилась… А жаль – такая дорогая. Мне ее секретари на день рождения подарили.

– Возьмите мою ручку, – любезно предложил Гуревич, доставая из кармана своего пиджака ручку, – никаких проблем, пожалуйста…

– Ага, спасибо… – пробормотал Антон Владимирович и наклонился над формуляром.

Гуревич, как только Антон Владимирович коснулся пером бумаги, мгновенно преобразился – вся его напускная изящность и вежливость слетела, словно кто-то срезал тесемочки обыкновенной картонной маскарадной маски.