Алексей Грачев - Кто вынес приговор

- В коммунхозе спросим, а директора Севпатоки недавно сняли, как бывшего активного эсера...

- О, господи, - воскликнула невольно бухгалтерша. Директор тотчас же вышел, попятились и конторщики.

- В конце концов Синягину я давал личные деньги...

Инспектор оборвал его:

- Личные ли? Вы брали у государства эти деньги. Брали и поддерживали частную торговлю, и похоже это на экономическую контрреволюцию.

- Еще что придумаете! - холодно и спокойно возразил Трубышев, косясь на него.

- А и придумывать нечего, пора собираться, - хмуро проговорил инспектор. - Одевайтесь.

Застегивая крючки шубы, Викентий Александрович смотрел на улицу. Сумерки за стеклами таяли на глазах, и резко выступали на мостовую колонны соседнего дома-особняка, в котором до революции жили торговцы Перовы. Подумал вдруг с нахлынувшей тоской: ""Титаник" наткнулся на гору льда... И все частное дело - в океан..."

Проходя мимо инспектора, он остановился, прислушиваясь к тишине в курительной комнате, угадывая изумление и удивление на лицах сослуживцев за дверями.

- Должен вам заметить, что любой следователь лишь разведет руками, узнав, за что меня взяли под конвой...

- Повторяю - за проценты, - произнес негромко инспектор, надевая на голову фуражку. - За три процента в день... Учтено в главной денежной книге у Синягина... На это есть статья в уголовном кодексе.

Викентий Александрович усмехнулся, бородка чуть качнулась.

- И все же вы не имеете права обвинять меня в экономической контрреволюции: я не убивал, не жег, не выворачивал рельсы, а кормил рабочий класс Советской России, я помогал, скажу вам.

- Трубышев, - перебил его нетерпеливо инспектор, - рабочий класс постарается обойтись без вашей помощи.

47

Дужин в этот вечер, крещенский и жгучий, кормил своих свиней в сарае отходами со столов из трактира "Хуторок". Потом молился перед образами в своей огромной комнате. Их было полно, святых, глядевших на тяжелое лицо в царапках, на этот беззубый рот. С черными ликами, плененных серебряными окладами, освещенных огоньками лампад. Богомолен стал Егор Матвеевич.

А Иван Евграфович, как всегда, бегал по кухне, совал нос в кушанья для вечерних гостей или же ругался с "пивной женщиной", которая все больше и больше ударялась в запой...

А их гофмаклер в это время сидел в кабинете у Ярова. Он курил свою трубку. Он был спокоен и даже улыбался. Он даже засмеялся, когда в кабинет ввели Миловидова. Может быть, на его уныло опущенные черные усы? А толстый, неповоротливый и квадратный Миловидов уставился на него недоумевающе и испуганно, видя, наверное, в нем одного из начальников уголовного розыска.

- Вы не знаете этого человека, Миловидов? - обратился к нему Подсевкин. - Один из вас посылал за ордером, другой из вас ордер выписывал... Должны бы знать.

- Я не видел его раньше, - сказал, пожав плечами, Трубышев.

- Я тоже не встречал этого гражданина, - робко произнес Миловидов. Божежки мой, - прибавил он, - вся жизнь - сплошной допрос. Помню, анархисты меня допрашивали. Дулами маузеров...

- Вы уже рассказывали про это, - оборвал Костя. - А фамилию Вощинин слышали?

- Нет, не слышал, - как-то обиженно даже ответил торговый агент кредитного товарищества. - Никогда.

Он подписал протокол и ушел, все с той же обидой на крупном лице. После его ухода Викентий Александрович укоризненно проговорил:

- Забавного человека зачем-то привели.

Его стали спрашивать про деньги. О процентах. О лавочниках, которым он ссужал эти деньги под проценты. О Замшеве, Дымковском, Охотникове... Он отвечал быстро и все так же покусывал мундштук трубки.

- Ссужал я и Замшева, - сказал он на один из вопросов. - Василий Васильевич сам даже обращался ко мне. И я выручал. Как всегда. Заложишь кольцо в ломбарде или продашь на толкучем рынке. А что получал проценты бог ты мой - эти жалкие гроши...

- Обыск обнаружил целое состояние, - перебил его Яров. - Как же так?

- Сам не знаю, - удивился Трубышев. - Дают долг, я кладу, не смотрю. Знаете, как в копилке... Побренчал, а она полная...

- Ну, а тысячу червонцев Вощинину вы тоже выдали, продав кольца покойной жены? - вдруг спросил Подсевкин. Это был вопрос, который они специально готовили напоследок и неожиданно. Усыпить, ослабить внимание бывшего кассира показаниями, которые давно были записаны в протоколы, и задать этот вопрос.

И наконец Трубышев сдался. Он уронил руку с трубкой на колено. Вот теперь он оглядел невольно сидящих в комнате, спросил, и голос был глух и робок:

- Это кто же вам сообщил?

- В трактире "Хуторок", - ответил теперь Яров.

- Вот как, - растерянно пробормотал кассир, сунул снова трубку в зубы, думал торопливо, прикидывал, вспоминал, гадал. Откуда эта точная цифра? Кто мог сказать?

- Вы дали деньги, полагая, что Вощинин уедет и след заметется, сказал Подсевкин, подсаживаясь к столу, записывая слова кассира в протокол. - Но Вощинин, купив билет на поезд, почему-то пошел гулять и искать свою даму сердца - этого Лимончика, а иначе говоря - Зинаиду Одинцову из "Северных номеров". И в конце вечера его убивают. Убивал Сынок? Вы знали о Сынке? - резко уже спросил он. - Не молчите, гражданин Трубышев. Вопрос несложный...

- Нет, не знал...

- Это точно? - теперь спросил Яров.

- И в глаза не видел, и слышать не слышал, - буркнул Трубышев. Он сложил руки на коленях и неожиданно дрогнувшим голосом заговорил:

- Я не имею отношения к убийству. Деньги я дал Вощинину, потому что он просил. Но почему Вощинин ездил за ордерами - не знаю. Куда хотел он уехать - тоже не спрашивал. Почему убили его, как и вы, теряюсь в догадках... Есть моя вина, что беру проценты с лавочников, но ведь дают они сами, как не уважить людей. Обидятся...

- Значит, ваша вина только в процентах? - спросил Яров.

- Только в них... Как дошло до вас о том, что я ссудил Вощинина, ума не приложу.

- Через трактир "Хуторок", - напомнил Подсевкин. Трубышев рассмеялся, уверенность снова легла на его лицо:

- Возможно, что я кому-то проболтался за столом. Или же сам Вощинин наболтал там в "Хуторке"... Поясните, пожалуйста...

- После мы вам поясним, - ответил Яров. - Не раз еще встретимся, не раз еще будем вспоминать...

- Дело ваше, - пожал плечами Трубышев.

Когда дежурный милиционер увел арестованного, все трое переглянулись.

- Может, взять и тех двоих, - обратился Подсевкин. - Наверняка Пастырев и Дужин - его подручные... Та самая "черная биржа"...

Яров нервно постукал пальцами по столу:

- Я тоже считаю, что эта тройка и есть та самая "черная биржа", но брать их рано. Прежде всего надо взять Сынка. Особо опасный - на улицах. Вон, - кивнул он тут на Костю, - уж не он ли собирался раздеть нашего инспектора... Возьмем Сынка - и сразу же возьмем остальных. Сорвать можем всю работу. И потому наблюдение, самое тщательное, за трактиром и за домом Дужина.