Александр Граков - Город пропащих

"Да, здесь неплохо поживились", - подумал Федор и с замиранием сердца приблизился к занавешенному окну. Именно сюда как раз закатали ковер с пола. Он отодвинул рулон ковра. Склонился под самую батарею и осторожно нажал на две, известные сейчас, наверное, только ему в целом свете, шашечки старинного паркета. Слегка щелкнуло, и Федор, надавив, вынул ту дощечку, которая составляла сердцевинку мозаичной пирамидки. Такими пирамидками был набран весь пол в этой комнате.

Перед ним открылся тайник. Федор, не раздумывая, сунул туда руку и достал сначала пачку долларов, упакованную в полиэтилен, а затем железную коробочку и две магнитофонные кассеты. Больше ему в этой квартире делать было нечего.

Только на чердаке он, переведя дух, открыл коробочку. Переливаясь и посверкивая, там лежали бриллианты - целое состояние, к тому же в полиэтиленовой пачке, по его прикидке, было никак не меньше ста тысяч баксов. На такое он, конечно, никак не рассчитывал, когда шел к Голове. Думал лишь о кассетах и не ошибся в итоге. И сейчас он радовался и своему чутью, и своей удаче. Тайник он закрыл, и никто никогда не найдет его, разве что снимут паркет, но у кого рука поднимется на такую красоту! Значит, тайна его находки навсегда останется его тайной.

Он посмотрел на часы. Было около шести. Он пробыл в доме Головы менее двадцати минут. Полоска с печатью на двери, которую он слегка подклеил, выглядела совершенно целой. Лучше, чтоб не сразу заметили, что кто-то побывал внутри. А вообще-то, теперь все это было Федору по фигу. Он знал, куда загнать брюлики и как распорядиться деньгами. Требовалось только терпение и умение выждать. Федор купил цветы и взял машину до Введенского кладбища. Там, под одним из памятников, у него имелся свой тайник еще с давних времен, именно там он и собирался схоронить до поры наследство Головы, доставшееся ему, как он считал, по праву.

Артур Нерсесович любил своих будущих жертв. Когда он ставил сети на них, заманивал в ловушки, обольщал обманными перспективами, касалось ли это бизнеса или деяний, подходящих под статьи УК, он вовсю старался добиться их благорасположения. Не важно, что потом, обобранные им до нитки, они спивались, кончали с собой или исчезали в бомжах; не важно, что последнее проклятье посылали ему растерзанные, расчлененные, казненные "свиньей". Каждого из них он начинал любить, лишь только намечая как свой будущий трофей. Потому что не было ничего в жизни для него слаще охоты, с ее захватывающей неизвестностью процесса и предопределенным концом.

Он полюбил Раздольского нежно и трогательно, пока следил на экране за перипетиями постельных игр Ефрема Борисовича с его собственной женой. И в уме Аджиева один за другим рождались хитроумные планы, как заполучить в свои силки такого опытного и искушенного зверя.

Ефрем Борисович Раздольский вошел в библиотеку, где в тиши и уединении сидел Аджиев над китайским альбомом, и даже поразился тому, какое приветливое и милое лицо было у хозяина, когда тот поднялся ему навстречу.

- Ах, дорогой мой, наконец-то, - улыбнулся Артур Нерсесович. - Я тут буквально утонул в китайской эротике, посмотри-ка мое последнее приобретение.

Они вместе сели на диван.

- Елена, конечно, не разделяет моих восторгов. Что поделаешь, наша русская стыдливость... - Аджиев теперь смеялся, заглядывая в лицо гостя.

Ефрем Борисович листал альбом.

- Вот, посмотри, посмотри, - тараторил Аджиев. - Пион - это символ вульвы. Видишь, здесь рядом с любовной парой ваза с пионами. А тут играют на лютне. Музицирование у них ассоциировалось с любовными действиями. Вот он проникает в нее рукой, значит, проходит сквозь "лютневые струны" половых губ... А вот женщина, мастурбирующая в присутствии мужчины - и одинокое дерево за окном. Прелесть, правда?.. И никогда не изображают семяизвержения... Не то что японцы! Китайская эротика необыкновенно тонка и изящна... Ах, как она вставила пенис в рот! Это - игра на флейте...

Раздольский никогда еще не видел своего компаньона таким раскованным. Они, конечно, приятельствовали, но до таких интимных подробностей в своих беседах прежде не доходили.

Раздольский приехал на обед в надежде хоть немного побыть с Еленой. Уже две с лишним недели ему не удавалось с ней встретиться. После того как по неизвестной причине сорвалась хорошо продуманная операция с Аджиевым и он потерял всякую связь с группой Лесного, Елена не могла преодолеть страх. Как ни старался Раздольский убедить ее, что в любом случае никаких выходов ни на нее, ни на него нет, женщина жила в предчувствии разразившейся над ними катастрофы.

- Ты не знаешь его, - рыдала Елена, когда он привез ее к себе на дачу в Ильинское. - Почему он сорвался вдруг в этот свой охотничий домик? Что он там делал? Ведь с ним укатила вся его банда, эти кожаные битюги, от которых у меня сердце останавливается, когда я их вижу.

Ефрем Борисович тоже заметил, что несколько дней после того, как Аджиев чудесным образом вывернулся из рук Лесного, он в фирме не появлялся, но расценил это как последствия пережитого шока. И его, конечно, не мог не тревожить тот факт, что пропали не только те, через кого он действовал в окружении патрона, но и сам Лесной вместе с Вульфом, которого Раздольский лично неплохо знал. Объяснений этим исчезновениям у Ефрема Борисовича не было.. Чуть позже через свои каналы в МВО он выяснил, что Костя Лесной попал в засаду и убит вместе с несколькими товарищами. Однако в министерстве сами терялись в догадках, кто же "наехал" на "бригаду" Лесного и буквально разгромил ее.

У Раздольского не хватило сил признаться Елене, что Костя убит. Но, с другой стороны, он облегченно вздохнул, узнав об этом. Ведь мертвые молчат.

Рассматривая китайские рисунки, Ефрем Борисович опять думал о том, как же избежал западни Аджиев.

А Артур Нерсесович внимательно наблюдал за ним. Он уже весь был нацелен на выполнение миссии; он стал невесом, у него не было тела, души, не было жалости и эмоций - он снаряд, наполненная ядом пуля, сверкающее лезвие ножа.

Измена, клятвы в верности, предательство. Наказание изменников. Кровь. Пусть прольется кровь. Он решился. Он готов.

- Ну как, дружище? Впечатляет? - спрашивает Артур Нерсесович. Коллекция для Эрмитажа.

- Это уникальный альбом, - соглашается Раздольский. С каким удовольствием он сейчас бросил бы этому старому козлу прямо в лицо: "Да тебе только и остается, что любоваться худосочными китайскими красотками..."

- Между прочим, здесь есть и одна гомосексуальная сценка... продолжает Аджиев, улыбаясь.

Ефрем Борисович знает, что тот давно подозревает его в подобных наклонностях, и теперь ему это выгодно.

Он кивает как автомат и пускается в длинные рассуждения о том, как разрабатывалась тема гомосексуальности в искусстве разных народов. Он говорит интересно, живо, цитируя Фрейда и ссылаясь на еще множество известнейших имен.