Александр Граков - Город пропащих

Открывали чердачную дверь. Собака урчала у его ног, и Ефрем Борисович с каким-то даже сожалением вставил ключ в замочную скважину.

Все, он болтается на крючке, а значит, и Елена, и самые худшие их опасения подтверждаются. Ясно, для чего побывали здесь тихие ночные гости: его поставили на "прослушку".

Для Ефрема Борисовича начиналась новая жизнь. Теперь он не свободен в каждом своем движении. "Жучки", слежка - все как в традиционном шпионском романе, обычные атрибуты борьбы, и ему вряд ли выйти из нее победителем. Если только не уехать, немедленно и навсегда. Сколько они мечтали с Еленой, что сделают это вместе, после того как... Не вышло...

Паника охватила Раздольского. Он ходил по даче, словно безумный, не обращая внимания на ластящуюся к нему голодную собаку, на звонки телефона. С большим трудом, наверное, через час ему удалось прийти в себя, и тогда он принялся за приготовление еды себе и псу.

Он знал, что ни в коем случае не должен сейчас уезжать отсюда. Это встревожило бы тех, кто поставил на него капкан. Его спасение - в спокойствии и выдержке. Раз Аджиев организовал "прослушку", у него нет достаточных доказательств их с Еленой заговора против него. Надо залечь на дно. Переломить себя и не встречаться больше с женщиной. В Конце концов, на карту брошена их жизнь. Стоило ли одно интимное свидание с любимой того, чтобы взлететь на воздух в машине или сгинуть с проломленным черепом в каком-нибудь подмосковном болоте?

"Свидания отменяются", - жестко сказал он себе. И он обязан убедить Елену затаиться.

Он понял, что придется разрабатывать другой план или начать все с чистой страницы: в иной стране и с новой женщиной. Однако на второе у него недоставало денег.

Раздольский выкурил, наверное, пачку сигарет, пока размышлял над всем этим, сидя в кресле-качалке, доставшемся ему еще от деда. Легкое покачивание во время раздумий всегда успокаивало его. И он успокоился, с удивлением обнаружив, что не так уж и любит Елену, чтобы отправиться на тот свет ради нее. Пережитый недавно ужас притупил все чувства, кроме одного чувства самосохранения.

А Елена, уединившись в московской квартире, как в клетке, никак не могла понять, почему же она не может дозвониться на дачу Ефрему Борисовичу. Ведь она знала, что он поехал туда, он сам ей сказал вчера об этом. Но на ее бесконечные звонки ей отвечали лишь длинные басовитые гудки.

У них не было еще случая, чтобы обсудить, почему сорвался их досконально разработанный план. Но, несмотря на то, что все рухнуло, и, кроме того, бесследно исчезли те двое из охраны Артура Нерсесовича, кто помогал им, Елена ничего не боялась. Она давно презирала мужа, и в душе ее жила уверенность, что рано или поздно она освободится от него.

В конце концов она позвонила Артуру Нерсесовичу.

- Я останусь в Москве, - сказала без всяких приветствий.

- Как, лапунчик! - откликнулся муж и сам поразился своему игривому голосу. - А я приготовил бассейн, жду тебя к ужину. В городе такая духота, а здесь просто рай.

Елена чуть не застонала от бессильной ярости, от невозможности послать его ко всем чертям с матерями. А Артур Нерсесович продолжал:

- Нет, нет, кошка, не позволю. Приеду сам, если не соберешься... Жду.

Он первый отключился. И Елена едва не заплакала. А затем снова попыталась набрать номер Ефрема Борисовича. Он подошел к телефону на этот раз, но голоса его она не узнала.

- О, ля, ля! - воскликнул Раздольский, точно дешевый опереточный фат. - Я только собирался позвонить и поблагодарить за вчерашний чудесный прием, Елена. У вас всегда так тепло и уютно, а хозяйка выше всяких похвал!

Елена Сергеевна сначала оценивала, услышав подобные слова, а потом спросила почти шепотом:

- Ты рехнулся, Ефрем? Что случилось? Ты не один?

- Мы тут с Чарли скучаем, сейчас собираемся пройтись. Передавай привет Артуру! Очень жаль, что я вчера так оскандалился в бридж.

- Ефрем... - с мукой в голосе произнесла Елена Сергеевна. Неужели все так плохо?

- Да. - Он помедлил. - Я неважно себя чувствую. Не выспался. Прогуляюсь и пойду залягу.

- Спокойной ночи, - мертвыми губами произнесла Елена. Этого "да" было достаточно. Она поняла все.

- Что будем делать, красавица? - спросила она свое отражение в зеркале. - Пока еще хороша, свежа... А дальше, дальше что? Старость с этим навозным жуком?.. Театры, путешествия, званые обеды, легкий адюльтер? А еще? Бриллианты, жемчуга, еще бриллианты и жемчуга, еще одно новое платье из Парижа... Слюнявая собачонка - предмет последней старческой страсти, или кошки...

Она вспомнила обращение мужа: "Кошка"... И содрогнулась от отвращения. Она не переносила кошек.

Елена позвала горничную и велела ей пригласить Федора, который целый день торчал в комнате для охраны в ожидании ее распоряжений.

Федор ошалел от безделья и скуки и теперь читал, валяясь на мягком диванчике, безразмерный любовный роман под названием "Девственница".

- Едем на дачу, - сказала Елена Сергеевна, и Федор заметил, что в ней как будто что-то сломалось. Плечи опущены, выбившиеся из прически пряди вяло висели вдоль щек.

Видно, хозяйка уловила удивление в его глазах. Этот строгий мужчина (уголовник, как шепнула ей всезнающая горничная Таня), вопреки всему, вызывал в ней ощущение надежности. Но Елена знала. как трагически обманчивы бывают ощущения.

- У меня болит голова... - вдруг жалобно сказала она, словно бросая пробный шар.

- Так останьтесь в Москве. - Федор удивился еще больше. Такого тона он от хозяйки не ожидал.

- Но муж... Артур Нерсесович просил приехать к ужину. Собирайтесь.

"Неужели любовники заподозрили, что их обули?" - мелькнуло в мозгу у Федора.

Она словно ждала от него каких-то важных слов или хотя бы знака, что он - за нее. Минута была решительная.

"Э, милая, - подумал Артюхов, - я ради тебя и твоего хахаля в сортире "свиньей" болтаться не хочу".

А вслух сказал:

- Вы, если вам что надо, просите меня... Чего я целыми днями от скуки балдею?

Елена Сергеевна попыталась поймать его взгляд. И теперь они смотрели друг на друга. Глаза в глаза.

- Хорошо. Идите, - пробормотала она, не выдержав первой, и отвернулась к окну.

Федор вышел, соображая, что у дамочки можно было урвать куда больше, чем посулил ему Аджиев. Да уж больно риск велик.

Она сама села за руль, а Федор расположился рядом, на переднем сиденье. Водила она свою голубую спортивную машину прекрасно, ехать было одно удовольствие.

- Когда же снова в театр пойдете? - несмело начал Федор, ему захотелось как-то отвлечь ее.

- А вы любите театр? - впервые улыбнулась женщина.

- Очень, - признался Федор. - Я на прошлой неделе кайфовал.

- Вот уж не ожидала от человека такой профессии...

- Какой такой? - бездумно произнес он.