Эйлет Уолдман - Смерть берет тайм-аут

— Я работала федеральным защитником.

— Вам не понравилась работа юриста?

— Нет, дело в другом. Я ушла с работы, потому что у меня родилась дочь.

— А, — протянул он и кивнул с той снисходительностью, которая мне так хорошо знакома — постоянный лейтмотив киношных тусовок, благодаря которому я терпеть не могу Голливуд. До того как уйти с работы, я кормила всех байками о своей жизни среди банковских грабителей и бандитов. Сценарии, которыми располагали продюсеры и агенты, не шли с ними ни в какое сравнение, моими историями интересовались даже директора студий и писатели — не один пытался использовать их в качестве идей для фильма. Когда в комнату входила даже самая посредственная актриса, я видела, что говорю в пустоту, но по крайней мере среди околокиношных тусовщиков я держала марку. Однако, когда я сменила зал суда на кухню и пеленки, меня стали избегать. Но хуже всего я чувствовала себя, когда высокомерная дама, снизошедшая до разговора со мной только потому, что очень хотела привлечь Питера в свой проект, заявила: «О, у вас малыш! Какая прелесть! Жаль, что у меня такие амбиции и успехи. Наверное, так хорошо, когда для полного счастья хватает играть весь день с детьми». Я смотрела на нее, разинув рот, думая, как бы так съязвить, но меня хватило только на фразу: «Это не только игры и забавы». Дама снисходительно улыбнулась, будто хотела сказать, что для таких, как она, возиться с малышами означает упускать свои возможности и не развивать таланты, то, вне всякого сомнения, для таких, как я, в этом и заключается счастье. И уж совсем расстраивало то, что я смогла бы носить ее черную мини-юбку разве что в качестве гамаши.

Улыбка Вассермана вызвала во мне бурю неприятных эмоций, и я съежилась, понимая, что покраснела до корней волос. Когда же я перестану так болезненно реагировать на то, что мне приходится сидеть с детьми? Почему недостаточно самой понимать, что я квалифицированный и грамотный человек, который принял разумное и достойное решение? Почему нужно всем это доказывать? Неуверенность, которая теперь кажется неотъемлемой чертой моего характера, не была такой очевидной до тех пор, пока я не ушла с работы, где приходилось ежедневно демонстрировать свои профессиональные навыки и опыт. Когда я стала мамашей-домохозяйкой, у меня исчезла всякая уверенность в себе. Возможно, из-за опасений, что я не смогу стать хорошей матерью, ведь в своих юридических способностях я никогда не сомневалась.

Напомнив себе, что я хороший адвокат и способный следователь, я вернула себе некоторую долю уверенности. Я принялась рассказывать, что мы узнали о жизни Юпитера. В предыдущую ночь мне удалось рано уложить детей спать, и я смогла напечатать записи своих разговоров с Поларисом, доктором Блэкмором и Молли Вестон. Я вкратце изложила эти сведения и протянула Вассерману стопку отчетов. Он их бегло пролистал, а когда переворачивал последнюю страницу, я увидела, что к ней что-то приклеилось. Хлопья. Иначе продемонстрировать уровень своего профессионализма я не могла. Я наклонилась вперед и счистила с бумаги остатки завтрака Исаака. Вассерман нахмурился, я пробормотала: «Хлопья» и показала крохотную кукурузную лепешку. Затем, не найдя, куда ее выбросить, поднесла ко рту. Вассерман еще больше нахмурился, я опять покраснела и сунула ее в карман.

Мы поговорили некоторое время о расследовании, и мне удалось исправить плохое впечатление, предоставив точную характеристику каждого потенциального свидетеля, чьи показания можно было использовать для смягчения вины. После чего спросила:

— Уже известно, когда будет слушание дела?

— Думаю, месяца через два. Если вообще будет.

— Если? Юпитер может признать вину?

Адвокат откинулся назад, насколько это было возможно в кресле-гамаке:

— Всегда существует такая вероятность.

Юпитер настойчиво доказывал мне свою невиновность, но я знала, что он, тем не менее, может и признать свою вину. В сущности, все признают вину, особенно если обвинение предоставит весомые доказательства. Тот факт, что Юпитер отрицает свою причастность к преступлению, вовсе не означает, что он пойдет на риск проиграть дело, особенно, если это грозит смертной казнью.

— Вы говорили с прокурором о признании вины?

Вассерман покачал головой:

— Я к ним даже не подхожу. Они сами ко мне приходят.

Он не подходит к ним? Я тут же вспомнила, как мне приходилось унижаться перед заместителями прокуроров, умоляя, чтобы признание вины подзащитного сократило ему срок на пару лет. Что бы произошло, если бы я ждала их и никогда не шла сама на полусогнутых? Что стало бы с моими клиентами? Прокуроры обвиняли бы их во всех смертных грехах, не делая даже незначительных уступок, как это происходило после моих слезных прошений?

— Если прокурор и придет к вам первым, он, в лучшем случае, отменит требование смертной казни. Если вообще согласится учитывать признание вины, — заявила я скорее потому, что хотелось дать ему понять — я знаю, о чем идет речь. Вряд ли его интересует мое мнение относительно наших шансов на успех.

— Все может быть. Это зависит от того, насколько серьезным сочтут это дело.

Он опять откинулся в своем гамаке.

— Всплыло что-то новое? — спросила я. Вдруг появилась информация, оправдывающая нашего подзащитного?

— Судья принял наше ходатайство о продолжении расследования, и вчера мы получили информацию о финансовом состоянии жертвы, в том числе и о банковских вкладах.

— И что?

— Есть несколько любопытных фактов.

— Любопытных? Каких?

— За пару месяцев до смерти Хло сделала несколько крупных банковских вкладов.

— Насколько крупных?

— Два депозита по пятьдесят тысяч долларов каждый.

Я присвистнула. Это действительно большая сумма.

— Откуда были чеки?

— Переводы с номерного счета в каком-то латвийском банке.

— Латвийском?

— Это новшество оффшорных банков. Возможно, нам и удастся узнать, кто владелец счета, но это будет очень сложно.

— Есть ли предположения, откуда эти деньги?

— Пока нет. Поларис Джонс утверждает, что ничего не знает о вкладах. Один из моих детективов работает над этим вопросом, но будет лучше, если вы спросите свидетелей о депозитах, раз уж с ними общаетесь. Может, удастся что-нибудь узнать.

— Пожалуйста, — ответила я, радуясь, что он так легко дал мне задание. Вдруг мы с Элом проведем отличную работу, и Вассерман будет восхищен. Может, он снова нас наймет или порекомендует другим адвокатам. Вот это будет настоящее дело! Я обуздала свое разыгравшееся воображение и продолжила:

— Поларис может знать о депозитах больше, чем говорит. Мы всякое о нем слышали.

И я рассказала Вассерману о жестокости Полариса.