Александр Скрягин - Главный пульт управления

Гергелевич недоуменно повел бровями и положил фляжку на скатерть.

Секаченко подошел к столу.

– Гарри Григорьевич, давайте сделаем все по-хорошему, – сказал он. – О деньгах я больше говорить не буду. Они вас ждут. Отдайте ГПУ и закончим на этом.

– Мир сошел с ума… – вздохнул Гарри Григорьевич. – Нету у меня этого ГПУ, ВЧК или чего там еще! Нету!

– Гарри Григорьевич! – не пряча пистолет, произнес Виктор Сергеевич. – Если вы по-плохому, то ведь и мы можем по-плохому. Ваша сестра, что живет в Новосибирске, у наших друзей. Она вас тоже просит отдать ГПУ! Иначе мы не ручаемся за ее здоровье и даже жизнь… Думаете я шучу? Нет, не шучу! Можете убедиться!

Начальник службы безопасности вынул из бокового кармана таблетку мобильного телефона, набрал номер, что-то сказал в трубку и кивнул головой. Потом он положил таблетку на стол и щелчком послал ее на другой конец стола – к Гергелевичу. Тонкая пластмассовая лодочка заскользила по крахмальной скатерти, как санки по льду.

Генерал осторожно, будто боялся, что его ударит током, взял мобильник и поднес к уху.

По мере того, как он слушал, его лицо менялось. И без того, бледное, оно в течение нескольких мгновений приобрело угольный оттенок. Глаза ввалились внутрь глазниц, а толстый лошадиный нос заострился. Теперь он походил скорее не на лошадь, а на орла-беркута. Только не гордо сидящего на скале, а лежащего в траве с петлей изготовителя чучел на тонкой шее. Он растерянно обвел огромными глазами комнату, не остановившись ни на ком.

Но Ефиму показалось, что эти глаза, как заглянули к нему в душу, так неотрывно и продолжали в нее смотреть.

– Ну, теперь, Гарри Григорьевич, вам ясно, в какие игры вы играете? – катая желваки, произнес Секаченко. – Отдайте ГПУ!

Ефим повернулся всем туловищем к стоящему у стола гостю и сказал:

– У Гарри Григорьевича его нет.

Виктор Сергеевич взглянул на него черными отверстиями своих глаз и вопросительно поднял брови.

– Пульт у меня, – сказал майор.

Секаченко, как будто, даже обрадовался.

– Да-да-да! – весело сказал он. – Ну, конечно! Как же здесь без Москвы! Значит, уже приобрел прибор, соколик? Ну, я так и думал, что все этим кончится! А ты чего признался-то?

– Так все равно сейчас бы все выяснилось… – пожал плечами Ефим. – Ради прибора Гарри Григорьевич родную сестру вам же не отдаст…

Виктор Сергеевич тронул свой острый нос тупым дулом пистолета:

– Ну, тогда – вынимай! Показывай, куда ты его засунул?

Майор показал пустые ладони:

– Он у меня не здесь…

– А где? – внимательно посмотрел на него Виктор Сергеевич.

– В гостинице, – ответил Ефим с выражением: а где же еще ему быть?

– Да? – внимательно рассматривал его Секаченко. – Прямо в гостинице?

– Ну, не с собой же мне его по поселку таскать? – негромко заметил майор.

Виктор Сергеевич застыл, словно боец в карауле. Молчал. Переводил взгляд с Ефима на Гергелевича и обратно.

– Обыщи его! – вдруг резко бросил он одному из своих бойцов.

Ефим поднялся со стула и отвел руки в стороны.

Здоровый малый, выше крупного майора ростом и шире в плечах, провел рукой по карманам его рубашки, брюк и даже сунул ладонь между ног.

– Чисто! – доложил он.

– Ну, идем, – сказал Секаченко, указывая стволом пистолета на дверь.

– Идем, конечно, – кивнул Мимикьянов. – Только вы в Новосибирск сначала звякните, чтобы женщину отпустили… Зачем постороннего человека напрасно в плену держать?

– Что-то ты жалостливый больно для бывшего спецушника… – прищурил битумно-черные глаза Секаченко. – У вас там что: все такие?

– Все, не все, – равнодушным тоном произнес майор, – а нас так учили: не нужный труп – лучший путь к провалу всей операции.

– Ишь ты, какие вы умные насчет трупов… Про тетечку из Новосибирска мы побеспокоиться еще успеем! Когда прибор увидим!

– Э-э-э, нет! – решительно мотнул волчьей головой Ефим, – пока не услышу по Новосибирску отбой, никуда не пойду. Вы по своей дурости тетеньку шлепнете, вас потом, при стольких-то свидетелях, – он обвел рукой присутствующих, – все равно за жопу возьмут, а вместе с вами и меня, как соучастника потянут. Так что, нет. Так не пойдет. Сначала звонок, – потом экскурсия в гостиницу.

Секаченко оскалил острые зубы:

– А, если мы тебе по пульке в каждую руку вставим, тогда как?

– Тогда уж точно, до гостиницы не дойду. Крови много потеряю, – чуть подумав, ответил майор.

– Ну и что? – пренебрежительно спросил Виктор Сергеевич. – Думаешь, расстроимся, плакать о тебе будем: ах, на кого же столичный гостюшка нас покинул? Да как же мы без него, горемычные, жить будем!.. – по-бабьи запричитал он. – Ничего, проживем как-нибудь! До тебя жили – без водки не обедали!

– Тогда уж точно, ГПУ не получите, – пожал плечами Ефим.

– Почему это не получим? Номер обыщем и все! – показал мелкие острые зубы Секаченко.

– Вы меня с кем-то из поселковых придурков путаете! – как волк, уходил от западни, Ефим. – Что я, – идиот, такую вещь в своем номере держать? Я ее не в номере спрятал. Я ее в другом месте спрятал. Без меня – не найдете. Хоть с миноискателем ищите! – добавил он.

Секаченко нагнул голову на короткой шее, посмотрел из-под лобья на Мимикьянова, помолчал.

– Ладно, – проронил он.

Неторопливо подошел к торцу стола, где сидел Гергелевич, и взял лежащий на скатерти мобильник.

Еще раз испытывающе взглянул на Ефима, набрал номер и произнес:

– Отбой! Отпускайте, тетку. Глаза завяжите, чтобы на дорогу не смотрела! Да! И где-нибудь в центре оставьте. Объясните подоходчивей, чтоб не болтала. Но без грубости. Этого не надо! Ну, все. Конец связи! Все, я сказал! Расчет, как договорились.

Секаченко нажал кнопку, отключаясь.

– Ну, сам слышал, – повернулся он к Ефиму, – сказал я, чтобы отпустили тетеньку. Я условие выполнил. Теперь, паренек с Москва-реки, твоя очередь. Если наврал, или задумал поганое, тебе не тетечку из Новосибирска, тебе – себя самого жалеть придется! Не увидит тебя больше Москва. Осиротеет столица! И родственнички твои, если они у тебя есть. Пошли! – кивнул он на выход в коридор.

Ефим почувствовал холодную влажную волну воздуха, за неуловимое мгновение до того, как увидел: плотные коричневы шторы и белоснежное тюлевое кружево взвились, словно чье-то развивающееся под ветром платье. Оконная рама дрогнула и сорвалась с места. Раздался удар, громкий, как выстрел: открытая створка окна с размаха ударила об оконный переплет. Взгляды присутствующих метнулись у шторам.

И Мимикьянов решился.

Он бросился в сторону и, нанося удар правой по корпусу, всей массой своего девяностокилограммового тела обрушился на Секаченко.

Майор рассчитывал впечатать его в стену, после чего, тот, хотя бы, на несколько секунд, должен был потерять над собой контроль. Этих секунд должно было хватить, чтобы его обезоружить. Так случилось бы с любым другим противником, но с Секаченко случилось по-другому. Краем глаза бывший инструктор по плаванию уловил движение майора и успел сгруппироваться.