Александр Скрягин - Формула власти

Но чувства чувствами, а работа работой. И он попытался собрать в кучу все, что помнил о Контрибутове.

Итак, Контрибутов Викул Андреевич. Высокий, спортивный, живота нет, плечи широкие. Волосы темнорусые, чем-то даже на меня самого похож И по возрасту – ровесники. Родился здесь же, в Колосовке… Не женат. Работал в отделе у доктора Горынина инженером по эксплуатации спецоборудования… С проектом «Гарпия» соприкасался… Образование имеет хорошее… Окончил Новосибирский Электротехнический институт… Среди прочего, отвечал за работу установки, генерирующей биоподобное электромагнитное излучение… Ничем как будто не выделялся… Негромкий такой был, сдержанный, жил какой-то своей жизнью… Не скандальный, в институтских интригах никакого участия не принимал… Даже близких друзей не было… Спортом занимался… Вроде бы, каким-то восточным единоборством… Ну, в волейбол хорошо играл… Они тогда отдел на отдел любили сражаться…

Что еще?… Книжки в обед читал… Кажется, в основном по специальности… Вроде, еще исторические книги в институтской библиотеке брал… Не женат… После ликвидации института от приглашения на работу в город, в специальное конструкторское бюро «Транслятор» отказался и остался в Колосовке… Недолго работал на железнодорожной подстанции дежурным электриком, потом с год был безработным… Теперь вот, как говорят, устроился начальником, или, тоже самое, сторожем резервного пожарного поезда…

И что из всего этого следует? Почему его так боялся Сабаталин? И, как оказалось, боялся-то не напрасно… Или это просто совпадение?… И к несчастью с Борисом Петровичем инженер никакого отношения не имеет? Да… Возможно, не только он, вообще никто не имеет… Из людей… Стоп-стоп! – скомандовал себе Мимикьянов. – Это Сонька меня с толку сбила… Если не среди людей виновника искать, то тогда среди кого?.. Не за сверхъестественными же силами мне охотиться!… Да-а-а, ну и командировку мне Гриша подсунул!

За спиной майора мощно заколебал воздух гудок электровоза.

Поезд влетел под виадук и, мелькая шершавыми спинами вагонов, помчался на Запад, в Москву.

– Ефим? А я думаю, кто это здесь стоит? – услышал майор за своей спиной. Он оглянулся. По доскам виадука к нему шла преподавательница музыки Ева Станиславовна Туровская. На ней была натянувшаяся на груди белая блузка, а над круглыми коленами колыхалась легкая вишневая юбка.

«Да, повезло в жизни Адаму Туровскому. – подумал майор. – Была бы Ева Станиславовна помоложе… Хотя, если нас поставят рядом, еще не известно, кому больше годков припишут …»

Был, был между преподавательницей музыки и Ефимом один случай, к которому он до сего дня не знал, как относиться.

Произошел он не без участия Володи Городовикова. Да, скорее всего, коварный друг все и подстроил.

Праздновали день рождения у Гали Стороженко.

Тогда она еще жила не в доме руководителей Института, а в одноэтажном домике родителей, через два дома от Вики Контрибутова.

Через пару часов веселье начало постепенно угасать. Ефиму пришла в голову идея украсть хозяйку дома, и на часок уединиться в его квартире. Она находилась неподалеку – в служебной Институтской гостинице сразу по другую сторону виадука.

– Фима! – нашел его на кухне Городовиков. – А я тебя ищу. Вот попробуй, Алька выгнала яблоновку и настояла на черной смородине! Нектар!

Ефим вообще к алкоголю относился без поклонения. Состояния оглушения, наступающего после третьей рюмки, не любил. И старался останавливаться на второй.

В тот вечер он уже выполнил свою норму и на предложение отреагировал равнодушно.

– Ну, попробуй! – настаивал Володя. – Ты еще такую никогда не пил. Попробуешь, отберешь у меня бутылку и убежишь! Слово коменданта!

– Да, отстань! Мне уже хватит! – отмахнулся Мимикьянов.

– Если выпьешь со мной, я тебе что-то скажу!

– Чего такое ты мне скажешь? Что заявление в ЗАГС подал?

– Типун тебе на язык! – вытаращил глаза комендант. – Что ты такое говоришь. Городовиков – свободная птица! Я тебе другое скажу! Ты будешь рад, точно! Еще меня благодарить станешь! Бутылку французского кальвадоса мне купишь, хоть по сравнению с алькиной яблоновкой он – дрянь и дрянь!

– Правильно! Потому что весь французский кальвадос Вася Штирбу в старых железнодорожных мастерских делает.

– А все равно, если я тебе что-то скажу, ты будешь потом меня благодарить!

– Ну, давай свой нектар! – только чтобы отвязаться от захмелевшего друга, согласился Ефим.

Он попытался ограничиться половиной рюмки, но Городовиков настоял, чтобы он выпил до дна.

Яблоновка, настоенная на черной смородине, в самом деле, оказалась неплоха, что Ефим и подтвердил, хотя на его вкус она все-таки была крепковата.

– Ну, говори, что ты там такое приятное хотел мне сообщить? – обратился он к коменданту.

– Тебя Галя на веранде, что во двор выходит, ожидает. Очень меня просила тебя найти и прислать.

– А! – сменил гнев на милость Ефим. – Это совсем другое дело! Я пошел.

– Вот, я же говорил, еще благодарить меня будешь! – крикнул ему вдогонку Владимир Иванович. – Про кальвадос не забудь!

Женщина, действительно, была на веранде. Свет здесь не горел и было совсем темно. Она стояла к нему спиной. Ее плечи покрывал большой платок. Абрис ее фигуры слабо вырисовывался на фоне застекленной стены.

Уютно пахло огуречным рассолом и волнующе – женскими духами.

Из-за деревянной стены доносились веселые голоса и записанные на лазерный диск беспокойные цыганские песни.

Ефим подошел и обнял женщину за плечи.

Она слегка откинулась назад и прижалась к нему спиной.

– Галя. – сказал Ефим, целуя женщину в висок. – Пойдем ко мне. На часок. Все равно гости уже в таком состоянии, что ничего не заметят, а? К разъезду вернемся.

Уже обнимая женщину, он почувствовал, – что-то не так. Но, видимо, атакующая его мозг комендантская настойка, резко снизила способность соображения.

Он понял, что ошибся, только, когда женщина повернулась к нему лицом.

Рядом с ним стояла совсем не Галя Стороженко, а преподавательница музыки Ева Станиславовна Туровская.

Она осторожно высвободилась из его рук, погрозила указательным пальчиком, улыбнулась и, не сказав ни слова, ушла.

Не нашелся, что сказать в такой ситуации и Ефим.

Потом он долго сомневался, – то ли напомнить ей о том случае, то ли нет. В конце концов, решил не напоминать. Выглядел он в той истории пьяным дураком – это же надо! – женщину перепутать, хоть и в темноте! Лучше уж делать вид, что вообще ничего не было. Но сам-то он отчетливо помнил, – Ева Станиславовна не отстранилась, когда он ее обнял. Напротив, она явно прижалась к нему.

С тех пор прошло четыре года.