Альберт Кантоф - Пенальти

Было что-то ребяческое в ее претензии на самую престижную премию, которую может получить французский журналист. Но в то же время и что-то возбуждающее. Когда он подумал об этом, она, в свою очередь, спросила:

— А ты… Почему ты пошел на это?

Он попытался отшутиться.

— Ты знаешь, что я люблю не ходить, а бегать.

Доминик не приняла шутки.

— Скажи серьезно. Это очень важно.

«Хороший вопрос, — подумал он. — Что же и вправду ведет меня теперь после стольких лет беззаботной жизни?» Он не уклонился от ответа.

— Прежде всего потому, что я работаю с тобой вместе. Хотя это не главное. Мы могли бы… Я бы мог любить тебя, и не бросаясь очертя голову в это осиное гнездо.

Доминик рассмеялась своим хрипловатым смешком.

— Опасность обостряет чувства, не так ли? — Она снова стала серьезной. — Ты знаешь…

Доминик заколебалась, словно взвешивая слова, перед тем как их произнести. Позднее они поймут, что этот момент был для них решающим.

— …Мои чувства к тебе не изменились бы, если бы ты решил, что это не твоя работа — ворошить подобное дерьмо.

Доминик была нарочито грубой и вульгарной, чтобы он понял: она не требует от него тоже спускаться в ад. Но сама она не откажется от намеченной цели, потому что ее призвание стало неотделимо от нее самой. Он отметил это и сказал:

— Если бы речь шла о чем-то другом, то я бы счел, что это меня не касается. Но знаешь ли, я люблю футбол, с тех пор как помню себя. Мой отец таскал меня с собой на матчи по воскресеньям. Это были не крупные соревнования, нет — всего лишь скромные, непритязательные встречи деревенских команд. Там ставили пару ворот где-нибудь на пустыре… Зрители стояли у края поля. А я сидел на плечах у отца… Собственно говоря, это должно было бы отвадить меня от футбола на всю жизнь…

Молодая женщина слушала его, чуть насмешливо и растроганно, не понимая все же, что за колдовство может заключаться в спорте, где пинают ногами мешок, наполненный воздухом.

— Но произошло как раз обратное. Может быть, из-за всей обстановки, окружавшей встречи… Зрители, судья, игроки… Их подбадривают, свистят, ругаются, ликуют… Я думал, что пришел на праздник… Когда я подрос, то мы гоняли с приятелями тряпичный мяч по улицам. Мы мечтали стать такими, как Копа, Фонтен… И я вошел в юношескую команду. Нашим тренером был аббат Донадьё. Он говорил, что с такой фамилией ему ничего не оставалось, как пойти в священники… [32] Игра слов: фамилию Донадьё можно перевести как «дар Богу».

Она представила себе его мальчишкой. Обладал ли он уже тогда этой привлекательностью? Этим взглядом синих глаз? И когда появился этот вечный плащ?

А Франсуа окунулся в воспоминания.

— Но в советах, которые я получал, не было ничего от Евангелия. «Не позволяй другим хозяйничать на поле, малыш. Или ты прорвешься, или тебя сомнут». Не было и речи о том, чтобы подставлять щеку. Одно время я воображал, что смогу достичь самых вершин. Особенно после некоторых региональных отборочных состязаний. Однако я быстро понял, что никогда не смогу сравняться с крупными профессионалами. И пошел на компромисс: они играют, а я комментирую. Я видел аристократов на поле. Многие происходили из самых бедных семей. В те времена, когда Стендаль писал «Красное и черное», продвижение человека в обществе могло происходить через армию или церковь. Но эти ребята добивались всего через футбол. Такой движущей силы у меня, наверное, не было, а они поливали потом свои футболки. Сами деньги играли, пожалуй, второстепенную роль. Впрочем, они придавали им ту уверенность, которой в прошлом никто из них не имел. Они выкладывались ради зрелища, отдавая ему все свои силы… А потом пришли деловые люди, всякого рода посредники, и обстановка стала меняться. Настолько, что сегодня мы с тобой ломаем голову, пытаясь разобраться в той гигантской афере, с которой столкнулись…

Он заговорил еще более возбужденно.

— Я думаю обо всех этих ребятишках, которые тренируются каждую среду… об этих пареньках, членах юношеских команд… Как они гордятся флагом своего клуба, как стараются… А родители… Многие каждое воскресенье, в солнце или дождь, приводят сюда заниматься своих детей. Для них это целая жизнь… Вот почему я взялся за это дело… Чтобы «их футбол» не стал только добычей для тех, кто выжимает из него деньги, как это случилось с боксом в США, захваченном гангстерами.

Он перевел дыхание.

Доминик с упоением слушала его.

— Надо, чтобы ты повторил мне все это перед микрофоном. Это прекрасное вступление ко всей теме. Но сейчас нам не хватает сведений о механизме этой махинации, о том, кто «хозяин», а также какими средствами располагает Авола, чтобы добиться беспрекословного повиновения от своего кандидата на пост президента клуба. Пока нам это неизвестно, мы можем высказывать лишь предположения. Мафия же сумеет очень быстро все скрыть, перестроив структуру, которую мы бы разоблачили. У них полно советников по налогам, живущих только этим.

— Что ты предлагаешь?

— Я позвоню приятелю, который работает в «Мессаджеро». Он свяжет меня с редакцией какой-нибудь газеты в Сиракузе. Я вылечу завтра и пересяду в Риме.

— Это может быть опасно. Если они узнают…

Она положила ладонь на его руку.

— Я не могу лишить себя удовольствия знать, что есть кто-то, кому будет тревожно за меня! И не предлагай тянуть соломинку, потому что только я говорю по-итальянски.

Против этого аргумента трудно было что-либо возразить, ведь предстояло общаться с местными жителями. К этому надо было добавить способность Доминик располагать людей к себе. Франсуа и не возражал.

— А я?

— Нам кое-что известно о прошлом Жан-Батиста де Лa Мориньера. Тебе надо съездить в Париж Начни с его преемника в страховом деле… Мне кажется, что сведения, при помощи которых они, наверное, шантажируют Лa Мориньера, относятся ко времени его жизни до приезда в Вильгранд.

Расплатившись, они вышли на улицу. Доминик хотела сказать: «Всего доброго», боясь связать его предложением подвезти на своем «ренджровере» Но он опередил ее.

— Меня тревожит, что ты возвращаешься к себе домой. Кто знает…

Доминик ответила серьезно:

— Я к твоим услугам. Они могли бы захотеть…

Она не закончила. Ведь два человека уже погибли. Франсуа и Доминик стояли рядом, не обращая внимания на редких прохожих.

— Что же мы будем делать?

Она усмехнулась.

— Надо снять комнату в городе.

Ему тоже стало немного смешно, их отношения поистине переросли в «опасные связи». [33] «Опасные связи» — эпистолярный роман французского писателя конца XVIII в. Пьера Шодерло де Лакло

— Согласен. Наверное, лучше взять номер в городской гостинице.