Андрис Колбергс - Вдова в январе

Опять они блуждают по незаконченному корпусу, и может показаться, что именно блуждают, но на самом деле все продумано и вымерено до последнего шага.

Наконец-то! Пустое помещение, похоже на зал, с цементным полом, в котором два длинных углубления, — здесь через несколько месяцев будут скользить конвейеры. В пол вбетонированы толстые стержни с нарезкой. Они размещены в определенном порядке, обычно по четыре, образуя квадрат, в центре которого отверстие. Из него торчат концы трехжильных кабелей, тщательно изолированные. На эти болты насадят основания токарных, фрезерных, расточных, штамповочных станков, подтянут, чтобы не шатались и не вибрировали, а к кабелям подсоединят электромоторы.

— Надо организовать ток, — говорит шеф. — А я пока подключусь...

— Сначала надо отметить место, — возражает парень.

— И верно, — поспешно подтверждает старший, когда его подводят к стене.

— Вот здесь центр, — указывает парень на чуть заметную царапину.

— Что-то уж очень ты уверен, — недоверчиво говорит шеф.

— Потому что раз двадцать измерял.

Взяв центр за ориентир, они вычерчивают на стене трапецию. После того как просверлят, выломают, отобьют и опилят, она станет отверстием, которое пройдет через стену толщиной в два кирпича, отделяющую новый корпус от старого. Сквозь него можно проникнуть в душевую на втором этаже, из душевой пройти в раздевалку, из раздевалки — в коридор.

— Я пошел! — И он круто направляется вниз к распределительному щиту, чтобы включить электричество. Он уже точно знает, который из многих рубильников надо дернуть книзу. Но он включает не только тот зал, но и коридор, и комнаты в конце здания. Так что надо сначала слетать туда и вывернуть лампочки, иначе какая-нибудь из них загорится. Об экономии энергии говорят много, мастер в конце рабочего дня носится как ищейка, щелкая выключателями, что обычно другие забывают делать, но и он за всякой верхотурой не может уследить, поэтому обязательно надо вывернуть, что, между прочим, шефу и в голову не придет.

Наконец-то все в порядке: сверло включено в сеть, остальные инструменты разложены, чтобы удобно было действовать. Они садятся на пол и ждут. Шеф то и дело поглядывает на часы, а парень лишь посмеивается: ему на расписание поездов плевать. Когда состав будет подходить, даст знать сигнал на переезде. Шлагбаум еще не опустили, а звонок уже дребезжит. Сверлить и долбить стену можно, только когда мимо проходит поезд, его шум все остальные шумы заглушает...

— Ну, показывай! — подталкивает старший, но парень тупо смотрит в паутину нитей, начерченных инженером, и ни черта не соображает.

— Вот это кабинет директора, — помогает ему Лиекнис. — Здесь сидят технологи... Здесь...

— Ага... Это стеклянная дверь?

— Да.

— О’кэй! Вот здесь раздевалка и душевая?

Лиекнис кивает.

— Вот через эту стенку мы и хотим пожаловать... в гости...

Гвидо Лиекнис не удивлен: его, кажется, уже ничто не может удивить...

К тому времени, когда мужчины возвращаются в кухню, женщина уже набросала в угол у плиты хорошую кучу дров. Лицо ее раскраснелось от ходьбы к сараю и от холода.

— Погоди, я наношу, — предлагает парень. — Чтобы ночью больше не таскаться.

Старший садится на свое место, приваливается к шкафу, потом, заметив на столе бутерброды, тянется за одним, откусывает сразу половину и как-то сонно начинает жевать. Челюсти ходят механически, еда кажется безвкусной. Разумеется, даже не поблагодарил: не настолько акклиматизировался в нормальном мире, чтобы пользоваться словом «спасибо», которое среди заключенных обычно истолковывается как вздох беспомощного.

Его лицо, послушное воле, как обычно, ничего не выражало, в противном случае на нем отразился бы неожиданный прилив страха. Как иной раз у хорошего пловца, который беззаботно плывет навстречу волнам, но тут перед ним горой вздымается девятый вал, и он почти машинально, движимый инстинктом самосохранения, оглядывается, далеко ли берег.

План слишком грандиозен, чтобы быть реальным.

Какое-то пятое или шестое чувство говорило: «Это невозможно!», «Не ходи туда!».

Не ходи туда, беги, пока не поздно!

Но только из-за грандиозности цели он и пошел на разговор с этим подонком. Чтобы сделать то, чего еще никто не сделал. Чего никому и в голову не приходило. И парню этому не пришло бы в голову, не будь он дилетантом. Серьезно и тот не думал о вскрытии центрального сейфа, просто нравилось от нечего делать размышлять с битым и опытным волком. Ведь любая сопля хочет, чтобы с нею разговаривали и относились к ней, как к стоящему человеку. Жадности, вот этого у него хватает, а ума лишь на то, чтобы выполнять те простые поручения, которые шеф стал ему потом давать: разъезжая на электрокаре, подручный смог измерить толщину двери комнаты-сейфа, расстояние между замочными скважинами, засовом и заклепками.

Фирма «А. Т. Шеер и К°» — именно она изготовила и встроила центральный сейф фабрики ювелирных изделий — в конце века была довольно известной в Европе, и сейфы ее считались весьма надежными из-за сложности механизма замка. Кроме того, дверь и боковые стенки делались из сплава, который в те времена не брали ни сверло, ни пила. Но ведь прошло восемьдесят лет, прогресс двинул технику вперед — с этим не поспоришь. Уже делаются алмазные диски, сверла и фрезы, которым любой материал по зубам, у трехфазных сверл теперь тысячи оборотов в минуту. В результате развития техники сейф, конечно, утратил некоторую свою супернадежность.

Обмеры помогли набросать схему засова и положение механизма в двери. Постепенно можно было подойти и к ключу.

Когда все попытки подручного разглядеть ключи ни к чему не привели, так как Микки Маус с ними не расставался ни на минуту, взломщик все же не оставил надежды. Наполеоновский комплекс уже так вступил ему в голову, что сделался для него просто необходимым. Если у парня даже дух захватывало при мысли о богатстве, которое ему привалит, и о радостях, которые он себе доставит благодаря этому богатству, то старшего пьянило сознание могущества — он будет первый! Самый, самый, самый первый! Богатства и связанные с ними блага были для него довольно абстрактными понятиями, потому что ни того ни другого он не знал. Среди воров-взломщиков богатых нет, их радости — это радости ограниченных и очень бедных людей. Одно лишь и есть у них — это наигрыш и заносчивость прожигателей жизни, за которыми скрывается страх перед возмездием, которое может наступить уже завтра.

Когда общаешься с тем, кто провел долгое время в заключении, то это прежде всего общение с ребенком, которому расти да расти. Нередко с цинично-злобным, безжалостным ребенком с философией хитрого старца: «А сколько мне и жить-то осталось!», которая как бы наделяет его особыми правами и оправдывает любые его действия.