Елена Миронова - В паутине южной ночи

Благоденствие продолжалось несколько лет, как раз то время, которое он жил с Эммой. И вот всему этому пришел конец, так же, как и Эмме… Это было мучительно, и Денис застонал. Он перевернулся на бок, так как еще немного, и он бы задохнулся, потому что лежать долго, уткнувшись лицом в подушку, невозможно. Эмма тоже не хотела умирать, но он сделал так, что она умерла. Это он, он стал причиной ее гибели…

Денис закрыл лицо руками. Машина взорвалась на его глазах. Он смотрел вниз с балкона, он кричал, но она не услышала. Или не захотела слышать. Эмма всегда слышала только то, что хотела услышать, и видела только то, что хотела увидеть. Денис иногда ей завидовал, потому что у него так не получалось. Он не мог жить только для себя и в соответствии лишь со своими желаниями. У него была семья, и ему следовало заботиться о ней, о своей маленькой семье под названием Эмма.

Почему-то Эмма не задумывалась над тем, что и у нее есть семья и ее семью зовут Денис. И этой ее семье сейчас, как никогда, требуется помощь. И кто, как не она, должен помочь!

Но Эмма предпочла уехать, не желая знать о трудностях в мужнином бизнесе. Возможно, Денису было бы гораздо легче, если бы Эмма переживала за него, приезжала к нему в офис, давала бы советы, пусть и бесполезные, но это бы означало, что она — его семья.

Ничего такого не произошло. Фирма рассыпалась, утекала, как песок сквозь пальцы: За последние три месяца — ни одного клиента… Сначала зарплата платилась из резервов, а потом резервы тоже исчерпали себя. И ничего не изменилось. Люди сбежали, не дожидаясь затопления корабля, на более надежные лайнеры, и остался один Денис. Когда Эмма приехала из своего путешествия, свежая, похудевшая, обновившая свой сезонный гардероб, он попросил ее о разговоре.

Она согласилась и внимательно выслушала предложения Дениса о том, чтобы продать все антикварные безделушки, каждая стоимостью от пятисот долларов до нескольких тысяч. И вложить эти деньги в дело.

— Через полгода я все тебе верну, обещаю, — клялся Денис. Он верил в то, что говорил. Если он изменит политику своей компании, если поменяет рекламу, вернее, найдет хорошее рекламное агентство, чтобы оно придумало какой-нибудь слоган или мини-клип, который бы все смогли посмотреть в офф-лайне, то персонал к нему вернется. И клиенты потекут ручейком. Новые клиенты.

— Как же ты мне все вернешь, если собираешься это продать? — вопросила Эмма. — Или ты хочешь заложить их в ломбарде?

Она говорила необычайно мягко, и Денису показалось, что зря он думал о ней как о ледышке, у которой от растительной пищи притупились все инстинкты. Он был уверен, что она ему не откажет. Да и не было повода отказывать. В конце концов, все не так плохо. У него остались офис и репутация, да и сам он тоже уже не новичок в этом бизнесе. А антиквариат — он всегда будет. И Денис купит ей, может быть, не эти вещи, а похожие, и даже лучше. Это он и сказал со смехом жене. Со смехом облегчения. Потому что придирки Эмма оставляла, когда у нее не было аргументов. Значит, она просто хочет помучить его, а потом согласится, обнимет его и скажет:

«Ну, что же мне с тобой делать, Корнилов? Продавай. Только на это время я уйду из квартиры. И еще: ты мне должен будешь купить аналоги этих вещей плюс то, что я захочу, в качестве моральной компенсации и процентов».

Это бы он понял, потому что Эмма была деловой женщиной. Но она вдруг резко отказалась.

— Нет, я не хочу продавать антиквариат. Он дорог мне, я к нему привыкла.

Эти слова резанули Дениса по ушам. Он ей дорог? Она к нему привыкла?

— А как же я? — вопросил он. — Я тебе не дорог? Ко мне ты до сих пор не успела привыкнуть?

— А при чем тут ты? — пожала безупречными плечами безупречная Эмма. — Мы же говорим об антиквариате!

Против ее железной, немецкой логики он был бессилен.

— Но ведь это я покупал тебе это древнее барахло, — вскричал он, бросая на пол серебряный кувшинчик восемнадцатого века. — Деньги мои, разве ты забыла?

— Помню, — спокойно ответила она. — Но ведь ты сам сказал, что покупал это мне. Скажи, может быть, ты хочешь продать и мою одежду? Она ведь тоже куплена на твои деньги!

Она подняла кувшинчик, поставила его на место и направилась на кухню. Достала из холодильника апельсин, быстро и ловко очистила его при помощи специального ножа и стала отправлять в рот дольками.

Денис поплелся за ней на кухню. У него возникла новая идея.

— Хорошо, не хочешь продавать антиквариат, это я еще могу понять. Возможно, эти вещи действительно имеют для тебя ценность, не только в плане их стоимости, — не удержался он от подколки. — Хотя, знаешь, этот антиквариат может считаться вложением моих денег. Ведь всё свободные средства я тратил на эти твои штучки! Ну, да ладно. Но у тебя есть магазин. Значит, должны быть деньги! Я же не требовал их у тебя! Эмма, могла бы ты одолжить мне их?

— Все деньги, которые у меня есть? — уточнила она.

— Нет… Не знаю, — смешался Денис. — Откуда я знаю, сколько у тебя есть… Мне надо тысяч сто, сто пятьдесят. Мне этого хватит.

— Ого, это много, — Эмма закончила есть апельсин, вытерла руки смоченной в воде льняной салфеткой и снова вернулась в комнату.

Денис остался сидеть на кухонной табуретке, как оплеванный. Он так ничего и не понял. Значит, она не даст ему деньги; потому что он просит слишком много? Он взглянул на салфетку, которую она только что использовала. Салфетка была желтой от сока апельсина. Тетя Сима ругалась на Эмму, потому что та портила своими любимыми апельсинами дорогие льняные салфетки.

— Руки нельзя помыть, что ли? — ворчала домработница. — Барыня какая нашлась!

Сначала Денис запрещал женщине высказываться по поводу действий жены, а потом перестал. Пусть говорит, что хочет. В конце концов, должен же он знать, что кто-то осуждает совершенную Эмму!

— Погоди, — он еще не терял надежды и снова потащился за женой в комнату. — Ты Дашь мне деньги?

— Нет, — она ни на миг не оторвалась от книги Кортасара.

— Почему? — еле сдерживался Денис. — Это же не так много, если бы я был более бережлив и не позволял тебе тратить все заработанное мною, то у меня сейчас имелась бы нужная сумма!

И как ему могли нравиться ее сдержанность, ее холодность, ее спокойствие? Да лучше бы она заорала на него, швырнула в него сковороду или свою любимую фарфоровую вазу какой-то там китайской династии, обвинила его в том, что он плохо вел дела, пусть бы даже обматерила, но он бы знал, что она ему сочувствует, сопереживает, живет вместе с ним. А Эмма даже дышала, казалось, другим воздухом и жила словно в другом измерении.

— Потому что у меня нет денег, — ответила она, перелистывая страницу.

Денис вырвал книгу из ее совершенных рук и бросил на пол. Эмма проследила за полётом книги, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.