Грэм Грин - Удивительно, когда думаешь об этом

Грэм Грин

Удивительно, когда думаешь об этом

Когда младенец где-то между Ридингом и Слоу взглянул на меня и подмигнул (он лежал в плетеной корзине на противоположном сиденье), мне стало не по себе. Появилось такое ощущение, будто он угадал мой тайный интерес.

Удивительно, как мало мы меняемся. Частенько какой-нибудь старинный приятель, которого ты не видел уже сорок лет с тех пор, как он занимал соседнюю искромсанную и испачканную чернилами парту, останавливает тебя на улице своими непрошенными воспоминаниями. Даже в младенчестве мы несем с собой свое будущее. Одежда не может изменить нас, одежда является униформой нашего характера, а наш характер меняется так же мало, как форма носа или выражение глаз.

В поездках по железной дороге моим любимым занятием всегда было представлять себе по физиономии младенца, каким он станет человеком завсегдатаем баров, бродягой, постоянным посетителем фешенебельных свадеб; нужно только заменить полотняный чепчик серым цилиндром, униформой печального, самодовольного или веселого будущего. Но я всегда испытывал легкое презрение к младенцам, которых изучал с таким высокомерным превосходством (они-то и понятия ни о чем не имеют), поэтому на прошлой неделе я испытал шок, когда один типчик из подобного выводка не только уличил меня в подсматривании за ним, но и ответил мне так хитро, будто сам разделял мои представления о том, что с ним сделают годы.

Этого младенца на некоторое время оставили в купе одного на противоположном сиденье. Молодая мать улыбнулась мне, молчаливо предполагая, что я присмотрю за ребенком. В конце концов, какая опасность могла ему угрожать? (Возможно, она меньше, чем я, понимала, какого пола был ее младенец. Конечно, она знала очертания его форм под пеленками, но формы могут обмануть: части заменяются, делаются операции.) Она не могла знать того, что увидел я: котелок набекрень, зонтик-тросточка на согнутой в локте руке. (Правда, рука еще не просматривалась под одеялом с набивными розовыми кроликами.)

Когда мамаша благополучно вышла из вагона, я склонился над корзиной и обратился к младенцу. Никогда прежде я не заходил в своих исследованиях так далеко.

- Тебе что? - спросил я.

Он пустил мутный белый, коричневый по краям пузырь. Сомнений быть не могло, он говорил: - Пинту лучшего горького пива.

- Знаешь, давно уж не встречал тебя на старом месте, - продолжал я.

Он слегка улыбнулся, потом согнал улыбку с лица, затем опять подмигнул. Можно было не сомневаться, он спросил: - Еще полпинты?

Я в свою очередь выпустил пузырь - мы говорили на одном языке.

Он слегка повернул голову набок. Он не хотел, чтобы кто-нибудь услышал то, что он собирался сейчас сказать.

- У тебя есть какая-то информация? - спросил я.

Поймите правильно мою мысль. Не информация о рысистых испытаниях была мне нужна. Конечно, я не мог видеть его талию под всеми этими покрывалами с розовыми кроликами, но я прекрасно знал, что он носит двубортный жилет и никогда не бывает на беговых дорожках. Я произнес очень быстро, так как его мать могла вернуться в любой момент: - Мои брокеры - Дрюс, Дэвис и Барроус.

Он поднял на меня налитые кровью глаза, а в уголке рта у него появилась небольшая полоска слюны. Я сказал: - Знаю, что они не очень надежны. Но в данный момент они рекомендуют делать накопления.

Он болезненно вскрикнул - вы могли бы ошибочно подумать, что это от газов, но я знал лучше. В его клубе не было нужды подавать укропную воду. Я сказал: - Заметь, я не согласен. - Он перестал кричать и выпустил пузырь маленький плотный белый пузырь, который повис на губе.

Я сразу же понял, что он хотел сказать. - Моя очередь, - сказал я. Пора выпить что-нибудь покрепче?

Он кивнул.

- Шотландское виски? - Я знаю, мало кто мне поверит, но он приподнял голову примерно на пять сантиметров и уставился на мои часы.

- Рановато? - спросил я. - Розовый джин?

Мне не требовалось дожидаться его ответа. - Сделайте два больших, сказал я воображаемому бармену.

Он недовольно фыркнул, поэтому я добавил: - Вылейте розовый.

- Ну, - сказал я, - это для тебя. За счастливое будущее. - И мы улыбнулись друг другу, довольные.

- Я не знаю, что бы ты мне посоветовал, - сказал я, - но табачные акции настолько низко упали, что они, несомненно, потерпят крах. Когда подумаешь, что "Империалз" в начале 30-х годов шли за кругленькую сумму в 80 шиллингов, а теперь их можно приобрести меньше чем за 60... Эта канцерофобия не может долго продолжаться. Люди должны получать свои удовольствия.

При слове "удовольствие" он опять подмигнул мне, посмотрел таинственно вокруг, и я понял, что, похоже, я выбрал ложный путь. В конце концов, его совсем не интересовало состояние рынка.

- Вчера я слышал пикантную историю, - сказал я. - Мужчина вошел в вагон метро, а там оказалась хорошенькая девушка со спущенным чулком...

Он зевнул и закрыл глаза.

- Извини, я думал, это что-то новенькое. Теперь ты мне расскажи что-нибудь.

И представляете, этот чертов младенец был абсолютно готов выполнить мою просьбу. Но он относился к категории людей, которые находят забавными только свои собственные шутки, поэтому, когда он попытался заговорить, то все, что он смог сделать - это рассмеяться. Из-за смеха он так и не смог рассказать свою историю. Он смеялся и подмигивал, и снова смеялся - какая, должно быть, это была замечательная история. Пересказывая ее приятелям, я смог бы в течение нескольких недель обедать у них. Его конечности от смеха подергивались; он даже пытался высвободить руки из-под розовых кроликов, но постепенно смех его угас. Я почти расслышал, как он произнес: - После расскажу, старина.

Молодая мамаша, войдя в купе, сказала: - Вы забавляли его. Как вы добры. Вы любите детей? - Она взглянула на меня так (вокруг губ и глаз образовались умильные морщинки), что я почувствовал искушение ответить ей с требуемой теплотой и лицемерием, но тут я встретил твердый, непреклонный взгляд младенца.

- Вообще-то, - сказал я, - нет. Право же, нет. - Я нес чепуху под изумленным взглядом этих голубых прозрачных глаз, теряя все шансы на успех. - Знаете, как это бывает... никогда не было собственного... Хотя я люблю рыб...

Полагаю, что до известной степени я был вознагражден. Младенец выпустил целую гроздь пузырей. Он был удовлетворен; в конце концов, не следует приставать к матери своего приятеля, особенно, если принадлежишь к тому же клубу - поскольку внезапно я совершенно ясно понял, в каком клубе он будет через двадцать пять лет: - На мой счет, - очевидно, говорит он теперь. Двойную порцию всем. - Мне оставалось только надеяться, что я не проживу так долго.