Грэм Грин - Разрушители

В канун августовских выходных [1] В канун августовских выходных... — Имеется в виду сложившийся в Англии обычай устанавливать для служащих неприсутственные дни в последний понедельник августа (или первый понедельник сентября) и в предшествующее ему воскресенье. вожаком стаи с выгона Уормсли сделался новичок. Никто этому не удивился, кроме Майка, но Майку было только девять, и он удивлялся всему на свете.

— Будешь рот разевать — лягушка вскочит, — сказал ему кто-то. С тех пор Майк старательно сжимал губы и рот разевал, только если случалось что-нибудь уж совсем удивительное.

Новичка приняли в стаю в первый день летних каникул: в его хмуром, задумчивом молчании что-то такое было — это признали все. Он слова не говорил попусту. Даже имя свое назвал, только когда его об этом спросили, как полагалось по законам стаи. «Тревор», — сказал он как ни в чем не бывало, хотя любой другой произнес бы такое вычурное имя со стыдом или с вызовом. И никто не рассмеялся в ответ, кроме Майка; но и он, не найдя ни в ком поддержки и встретив мрачный взгляд новичка, умолк и разинул рот.

А между тем у Т., как они его стали называть, были все основания превратиться в мишень для насмешек: и мудреное имя (от него оставили только начальную букву, а иначе как было бы объяснить, почему они над ним не смеются?), и то, что отец его когда-то был архитектором, но опустился и теперь работал конторщиком, и то, что его мать обращалась с соседями свысока. И что же, как не странное чувство чего-то опасного, неожиданного, которое он вызывал, заставило их принять его в стаю без обязательного постыдного обряда посвящения?

Каждое утро они собирались возле импровизированной стоянки, на пустыре, оставленном последней бомбой первого блица [2] Блиц — в годы второй мировой войны налеты немецкой авиации на Англию. . Вожак стаи по кличке Чернявый уверял, будто слышал, как она разорвалась, но никто не знал толком, сколько ему лет, и потому не мог возразить, что тогда он был годовалым младенцем и спал крепким сном на нижней платформе ближайшей станции подземки.

К стоянке клонился первый из обитаемых домов — номер третий — по разбомбленной улице Нортвуд-террейс; клонился в буквальном смысле слова — он тоже пострадал от бомбежки, и его торцовые стены держались на деревянных подпорках. Позади упали небольшая фугаска и несколько зажигалок, дом накренился и торчал, как обломанный зуб; в заднюю его стену врезались останки соседа: стенная панель, кусок камина.

И вот Т., от которого никто слова не слышал, — только «да» или «нет», когда ставился на голосование план действий, каждый день предлагавшийся Чернявым, — как-то раз огорошил всю стаю, задумчиво проговорив:

— Отец сказал, этот дом строил Рен [3] Рен Кристофер (1632—1723) — английский архитектор, математик, астроном. Построил в Лондоне знаменитый собор Св. Павла (1675—1710). .

— А кто это — Рен?

— Ну, который собор Святого Павла построил.

— Подумаешь, — хмыкнул Чернявый. — Это же Старого дохляка дом.

Старый дохляк — фамилия его была Томас — был когда-то строителем, специалистом по интерьеру. Жил он один в покосившемся доме и сам себя обслуживал: раз в неделю мальчишки видели, как он бредет через выгон, таща хлеб и овощи с рынка, а однажды, когда они играли на стоянке, над полуразрушенной садовой оградой Старого дохляка показалась его голова: он смотрел на них, ни слова не говоря.

— В уборную ходил, — сказал кто-то из ребят. Всем было известно, что после взрыва в доме не работает канализация, а Старый дохляк слишком скуп, чтобы тратиться на ремонт. Внутри он все отделал заново сам, и это ему обошлось недорого, но сантехникой ему никогда заниматься не приходилось. Уборная, дощатая будочка в дальнем конце сада с отдушиной в форме звезды, уцелела при взрыве, хотя он разнес в куски соседний дом и вырвал оконные рамы в номере третьем.

В другой раз мистер Томас привлек внимание стаи совсем уже странным образом. Чернявый, Майк и тощий желтый парнишка, которого все почему-то звали по фамилии — Саммерс, встретили его на выгоне, когда он возвращался с рынка. Мистер Томас остановил их.

— Вы из той компании, что играет там, на стоянке? — спросил он хмуро.

Майк собирался было ответить, но Чернявый остановил его: он полагал, что, как вожак, должен нести все бремя ответственности сам.

— Ну, предположим, — бросил он.

— Тут у меня немножко шоколаду, — сказал мистер Томас. — Сам я его не люблю. Вот, получайте. На всех, вероятно, не хватит. На всех никогда не хватает, — добавил он с мрачной убежденностью, протягивая им три плитки «Чудесницы».

Стая, ошарашенная и встревоженная этим поступком, постаралась найти ему какое-нибудь неблаговидное объяснение.

— Вот спорим, кто-нибудь бросил эти плитки, а он подобрал, — предположил один.

— Спер их, а потом в штаны напустил со страху, — решил другой.

— Хочет нас подкупить, — объявил Саммерс. — Чтобы мы не бросали мяч об его стену.

— Ну, нас не подкупишь, — сказал Чернявый, и они потратили целое утро, бросая мячи о садовую стену Старого дохляка — занятие для малышей, доставившее удовольствие одному только Майку. Все это время мистер Томас не подавал признаков жизни.

Назавтра Т. их всех удивил. На место сбора он пришел с опозданием, так что план действий на этот день был принят без него. Чернявый предложил: вся стая разобьется на пары, каждая пара сядет в автобус — все равно в какой, а потом они подсчитают, кто сколько раз проехал «зайцем», обдурив раззяву-кондуктора. (Операцию решили проводить попарно, чтобы не было никакого жульничества.) Они как раз тянули жребий, кому с кем ехать, когда явился Т.

— Где ты был, Т.? — спросил Чернявый. — Теперь ты уже не можешь голосовать. Ты же знаешь закон.

— Я был там, — проговорил Т. и уставился в землю, словно желая утаить от других какую-то заветную мысль.

— Где это — там?

— У Старого дохляка в доме.

Майк разинул рот, но сразу захлопнул его, так что щелкнули зубы — вспомнил про лягушку.

— У Старого дохляка? — повторил Чернявый.

Это не нарушало законов стаи, но у Чернявого вдруг появилось такое чувство, что Т. ступил на опасную почву.

— Ты забрался туда? — спросил он с надеждой в голосе.

— Нет. Позвонил в звонок.

— А что ж ты сказал?

— Сказал, что хочу посмотреть дом.

— Ну, а он?

— А он показал мне его.

— Ты там что-нибудь стырил?

— Нет.

— Так чего ты туда поперся?

Вокруг них столпилась вся стая: казалось, вот-вот стихийно возникнет трибунал, чтобы судить дезертира.

— Дом у него прекрасный, — сказал Т. и, все еще глядя в землю, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, дважды облизнул губы — справа налево, потом слева направо.