Филлис Уитни - Голубой огонь

— Но вы никогда не хотели, чтобы мы вернулись. Вы никогда не писали нам.

На время он замолчал. Одной рукой он дотянулся до низкорослого кустика, росшего с камнем, и с отсутствующим видом обламывал его жесткие зеленые колючки.

— Я писал, — вымолвил он наконец. — Пока я был в тюрьме, я писал и тебе и твоей матери. И я написал снова, когда вышел на свободу.

Сюзанна слушала его и не верила своим ушам.

— Но писем не было! Мама говорила мне, что писем не было.

Он продолжал, не обращая внимания на ее слова:

— Когда я продал дом в Йоханнесбурге и переехал в Кейптаун, я сохранил в прежнем виде твою комнату, надеясь, что ты по крайней мере приедешь навестить меня. Я хотел только сохранить ее и предоставить судьбе решить все остальное. К тому времени я знал, что Клара не вернется, но ты все еще могла это сделать, если я сохраню комнату. Я не мог упрекать Клару. Она была не из тех, кто может связать себя со слепым человеком.

— Но она не знала, что вы ослепли! — воскликнула Сюзанна. — Она правда не знала.

— Она знала, — спокойно сказал Никлас.

Сюзанна с изумлением посмотрела на него:

— Но она никогда не говорила мне. Она никогда не говорила ни слова.

— Быть может, это было и лучше — не посвящать тебя в эти дела.

Его тон был холодным и беспристрастным, как будто он говорил о каком-то постороннем человеке, чьих ран он не ощущал, и Сюзанна не могла его слушать. Душа ее разрывалась на части. Разрывалась между тем, что узнала о нем так недавно, и растущими муками из-за перенесенных им страданий в прошлом. Как она могла осуждать его за настоящее, если с ним так жестоко обошлись в прошлом?

У нее пропал аппетит, и, вскочив на ноги, она спрыгнула с камня на дорогу.

— Если не возражаете, я поднимусь к старому маяку и сделаю несколько снимков.

— Ты всегда любила снимать, — сказала Никлас — Я помню, как ты дорожила своим маленьким фотоаппаратом, который я подарил тебе. И как ты расстроилась, когда сломала его.

Сюзанна в нерешительности остановилась на тропинке, озадаченная его словами.

— Но я никогда не говорила вам, что сломала его, — сказала она. — Я помню, как я боялась вам об этом сказать. Вы всегда сердились, когда я ломала что-нибудь, а когда вы выходили из себя, я очень пугалась. Поэтому я решила вообще не говорить вам об этом.

— Ты сказала об этом мне, — возразил отец — Ты даже принесла его мне однажды в кабинет, чтобы показать повреждение.

Она продолжала недоуменно смотреть на него, хотя не знала, что можно прочитать на этом лице. Как же она могла все эти годы быть уверенной, что никогда не показывала ему сломанный фотоаппарат? Что-то смутно зашевелилось в дальних уголках ее памяти. Что-то пугающее, что-то отталкивающее. В памяти снова с нарастающей яростью зазвучали сердитые голоса, и она услышала резкие звуки телефона, который звонил и звонил. Она закрыла руками лицо и немного покачнулась.

— С вами все в порядке, Сюзанна? — обратился к ней Джон Он спрыгнул на тропинку и, взяв ее за руки, постарался удержать.

Туман в ее глазах рассеялся.

— Ничего, — сказала она. — На секунду закружилась голова. Вы проводите меня до вершины?

— Пойдите с ней, — сказал Никлас. — Я посижу здесь. — Вынув из кармана сигару, он обрезал ее и зажег, и они оставили его, мирно дымившего.

Джон и Сюзанна вернулись к тому месту, откуда крутая бетонная дорога вела прямо к вершине скалистого холма. Дорога была закрыта для обычного транспорта, но открыта для пешеходов и джипов, обслуживавших дома, расположенные по холму. Высоко над ними к небу устремились две стройные радиобашни.

Когда они дошли до ограждения вокруг старого маяка, Джон подвел ее к парапету, опершись на который, можно было увидеть ту часть Кейпа, которая вытянулась вдоль дуги побережья бухты Фоле. Готтентотская Голландская область виднелась вдали, погруженная в голубую дымку. Мысли Джона, однако, явно не были связаны с открывавшимся видом.

— Что-то случилось, правда? — спросил он. — В тот момент, как я увидел вас утром, я понял, что что-то неладно.

Она ожидала удобного случая, чтобы рассказать ему о том, что видела вчера на цветочном рынке. Однако сейчас ей очень не хотелось говорить. Что толку было впутывать сюда потерянного, одинокого человека, каким был ее отец? Ее рука не поднималась снова омрачить его жизнь, вне зависимости от того, чем он сейчас занимался.

— Я не могу рассказать вам, — сказала она. — Я должна вначале все обдумать. Мне нужно время.

— Я не буду давить на вас, — сказал он — Но, Сюзанна… — Его голос стал более тревожным — Но не подвергайте себя опасности.

— Опасности? — она быстро взглянула на него. — Что вы имеете в виду?

— Обладание информацией может быть опасно, если она, в свою очередь, угрожает кому-либо. Вы уверены, что не хотите поделиться этим со мной ради собственной безопасности? Вспомните, на вас уже один раз нападали, и кто-то все еще желает знать, нашли ли вы те калоши.

Она покачала головой, боясь думать о камнях, боясь Узнать в лицо своего противника. Глаза Джона были добрыми, рот потерял свои жесткие очертания.

— Смелость — это то, чем я обычно восхищаюсь, — произнес он мягко. — Это качество я в вас почувствовал сразу. Но не позволяйте ей уводить вас слишком далеко. Обратитесь за помощью, если вы нуждаетесь в ней.

Она посмотрела ему в лицо и увидела в нем больше, чем доброту. В нем был оттенок нежности, как если бы она была очень юной особой и он ее стремился защитить. Имел ли он в виду, что смелость повредит ее отцу? Или что-то еще, более разрушительное?

— Я не знаю, как много во мне смелости, — сказала она. — Я знаю только, что я в замешательстве. Я не уверена, как лучше поступить. Я еще не знаю, какой путь выбрать.

Неожиданно он прикоснулся рукой к ее подбородку и наклонил ее голову так, что его глаза очутились против ее глаз. То, что она увидела в них, немного испугало ее. Снова и снова этот человек появлялся, чтобы служить безопасным убежищем, — единственный человек, кому она могла доверять, к кому она могла обратиться с секретами. Но этого не должно было быть. Его лицо не должно стоять между нею и Дэрком. Она не нуждается в таком убежище. Она резко повернулась и освободилась от его руки, образ Дэрка остро и ясно всплыл перед ней. Джон также резко отступил назад, как будто тоже увидел барьер, который он не должен был переступать.

Она стала ходить вокруг основания маяка, глядя вниз на каменные скалы, делая вид, что ее очень интересуют окрестности, а Джон Корниш в молчании наблюдал за нею. Когда он заговорил снова, его слова испугали ее.

— Почему на стене вашей гостиной висит шембок? — спросил он.

Внезапный вопрос захватил ее врасплох, и она, слегка запинаясь, отвечала ему, не желая, чтобы он узнал, как ненавидит она эту плетку, которую Дэрк повесил на стену: