Далия Трускиновская - Как вы мне все надоели!..

Расстались...

Выехал Жилло на дорогу, а куда податься – не знает. Может, не в Кульдиг ехать, а шхуну «Золотая Маргарита» искать? Может, и вовсе к волкам присоединиться? Чем им в лесу плохо живется? Тем более, что никакие это не волки...

Еще когда Жилло с молодым графом из Дундагского замка выезжал, остерегали их от оборотней, обманного озера и прочих страстей. Ну вот, извольте радоваться – стая оборотней. Настой то ли волчьей ягоды, то ли другой какой дряни, кувырок через воткнутый в землю нож... Наука нехитрая, если знать еще кое-какие тонкости. Не верил Жилло в оборотней, не верил, а они – вот, по лесу шастают! Единственного его сына с толку сбивают! И один, кажется, ждет его на дороге.

Действительно, вышел крупный зверь, сел, смотрит, Серебряная цепь... Тармо.

Конь побоялся подойти, Жилло слез, обе руки к зверю протянул.

– Ну, иди сюда, что ли? Ты мне что-то сказать хотел?

Подошел волк, обнюхал ему руки. Жилло на корточки опустился – поближе к суровой морде. Волк сел и в глаза ему уставился.

– Молчишь? Говорить несподручно? – усмехнулся Жилло. – Да, братец Тармо, еще неизвестно, что в этом государстве лучше – быть вольным, но немым, или говорящим, но равноправным... Это ведь ты – тот парень, которого думский лекарь лечил. Это ведь за тебя королевским перстнем заплатили. И бабушка твоя из-за перстня погибла – чтобы не помешала хорошего человека оклеветать. Вот так-то, брат волк. Теперь и графу моему, и принцессе одна дорога – под топор палача.

Волк уши насторожил.

– Поеду я в Кульдиг, Тармо, – решился наконец Жилло. – Может, что и получится. Правда, дело такое, что непонятно, с которого конца за него приниматься. Но знаю я, как пробраться в форбург, знаю, что в Девичьей башне потайная лестница есть снизу доверху. И знал бы ты, брат волк, что за красавица живет в этой башне и что у нее за коса, в руку толщиной! И глаза у нее серые, и брови тонкие вразлет, и вся она – как молодая соколица...

Вздрогнул волк, задышал часто, пасть приоткрылась, в глазах – мука! Хочет сказать – и не может!

– Ты знаешь ее, Тармо? – обрадовался Жилло. – Знаешь?

Волк кивнул мощной башкой.

– Как ее звать, Тармо? Кто она?

Но на такой вопрос волк ответить, понятно, не мог.

– Давно ты ее видел в последний раз? – подумав, спросил Жилло. Давно?

Волк мог ответить только «да» или «нет» . Он кивнул – да, стало быть. Обрадовался Жилло – нашел-таки выход из положения!

– Ты знал, где она теперь?

Башка мотнулась из стороны в сторону – оказывается, нет.

– Она в вышивальной мастерской Коронного замка, это все равно что тюрьма, брат волк. Ты знаешь, почему она туда попала?

Опять – нет.

– Ладно, попробуем с другого конца, – решил тут Жилло. – Помнишь ли ты, брат волк, тот перстень, который за твое лекарство бабушка лекарю отдала?

Волк кивнул.

– А знаешь, что это за перстень, чей он?

Этого Тармо не знал. Не имел он понятия и о золотом цветке. Не спрашивал у бабушки, откуда этот перстень у нее взялся. Никогда не видел куска бархата с семью углами, на котором вышиты три таких цветка. Словом, унесла бабушка тайну с собой в могилу. На что посланцы Равноправной Думы и рассчитывали...

– Что же делать? – спросил Жилло волка. – Ну, что я могу сейчас сделать? Тебе-то хорошо, слоняйся целыми днями по лесу, птичек слушай, овечек из стада потаскивай! А мне?

Волк настойчиво глядел ему в глаза. Просил чего-то... Но что мог ему дать Жилло? Еды он никакой не прихватил, а что другое могло вдруг понадобиться лесному волку? Приблизил Жилло свое лицо к морде – может, чем меньше расстояние между глазами, тем легче волчья мысль перетечет в человеческую голову?

– Нет у меня ничего, брат волк... – грустно молвил Жилло. И вдруг понял – неправда это!

Было у него нечто, материальной ценности не имевшее. Это было знание! Он знал, что перстень – королевский. Он знал, что и цветок на камне – королевский герб. Он знал, что жива самая младшая из принцесс. Он знал, что красавица-соколица – заодно с принцессой. И еще – что летают в воздухе неизвестно чьи золотые волосы, внушая добрым людям – смутную надежду, а Равноправной Думе почему-то – ужас. Это было знание, которого равноправному населению страны не полагалось – это было тайное знание, тайная правда. И потому им следовало делиться со всеми, кто выламывался из общего ряда. Возможно, кого-то из них оно могло спасти.

И Жилло заговорил. Он говорил быстро и коротко, о самом главном. Волк слушал и еле заметно кивал. Если бы не видеть собеседников – ни дать ни взять, разговор двух мужчин. И наплевать, что один из них – в серой шкуре и с клыками.

– Ну вот, выговорился, легче стало, – сказал волку Жилло. – И даже ясно мне, что следует предпринять. Есть еще человек, который знает правду о перстне, – ювелир, черти бы его побрали!

Волк зарычал.

– Ты согласен? – спросил Жилло. – Согласен. Это меня радует. Пусть старый мошенник хоть раз в жизни скажет правду. Это, конечно, потруднее, чем доносы писать. Жаль только, брат волк, что при нужде не смогу я тебя отыскать. Обидно-то как! А, волчара? Завыть мне, что ли? Бедолага ты мой лохматый, и тебе тяжко, и мне не легче...

Волк извернулся и скусил с цепи медальон. Осторожно взяв его зубами, поднес Жилло. Тот взял, открыл. Зеркальце внутри оказалось, крошечное и тусклое.

– И что же ты имел в виду? – озадаченно поинтересовался Жилло. Но волк, понятно, на такой вопрос ответить не смог.

Не хотелось им расставаться, а пришлось.

И отправился Жилло в Кульдиг – искать жулика-ювелира.

С конем морока вышла – нельзя было на нем среди бела дня в городе появляться. Конь видный был, могли признать. Оставлять в рощице, хотя бы той, где попугая хоронили, тоже опасно – непривязанный уйдет, а если привязать – так неизвестно, когда выйдет случай отвязать. И расставаться с мерином Жилло вовсе не хотелось.

Вот уж и высокие городские крыши показались вдали, вот уж и городские стены обозначились – а Жилло все еще не решил, как быть. Опять же, и спать после такой бурной ночки хотелось нестерпимо. А знал он, что бывали случаи, когда человек прямо в седле засыпал и коню под копыта валился. Быть этим человеком ему как-то не улыбалось.

И вспомнил Жилло про гавань, про кабачок моряцкий и вставшие на дыбы половинки баркасов. Вот где могли приютить коня. Моряки – народ вольный, вряд ли они художества Равноправной Думы одобрять и поддерживать станут. Тем более – они же не только местные, но и заморские, на Думу им начхать... Если там кто и признает коня – так промолчит.

Притом же и сочинился неплохой блеф.

Вызвал Жилло хозяина кабачка для тайного разговора. Привет от «Золотой Маргариты» передал. И сказал, что по уговору с капитаном вот он коня привел и оставляет. Что за конь, каково его славное прошлое – пусть хозяин у капитана спрашивает. Возможно, планы изменятся и от капитана поступят иные распоряжения – тогда он, Жилло, заберет коня. А вот и деньги на прокорм. Должно хватить.