Герхард Баумрукер - Скандал

Клаус почувствовал в его словах плохо сдерживаемую ярость.

— Так оно и есть.

— Дали вы, по крайней мере, в газеты извещение о смерти, как полагается в подобных случаях? Нет? Еще есть время. Вследствие трагической случайности, оставшись без попечения родных, погиб известный своей бескорыстной службой на благо общества выдающийся деятель… Что-нибудь в этом духе. Так… А теперь расскажите мне членораздельно все по порядку. Что же все-таки произошло?

Клаус барабанил пальцами по подлокотнику кресла. Прошло некоторое время, прежде чем он начал говорить.

— Особенно нечего и рассказывать. Я прибыл в Моосрайн, и этот врач, доктор Бюзольд, сообщил мне, что Леонгард скончался. Причина — отравление цианистым калием. Я сразу расценил случившееся как самоубийство, потому что брат был безнадежно болен. Но они меня не слушали, Кротхоф. Парни что-то вынюхивали, пытались до чего-то докопаться, я их ни в чем не мог убедить. Всю кашу заварил постовой вахмистр, который поднял на ноги крипо. [2] Криминальная полиция.

— Ну и что? Что дальше? — вскинулся Кротхоф.

— Никаких «дальше». Ничего.

— Что сказали полицейские?

— Вчера еще они настаивали на том, что это убийство. По их мнению, убил Леонгарда некто Григор Червонски. Но я этому не верю. Это — самоубийство. Возможно, что со временем они придут к такому же выводу.

Кротхоф недовольно поморщился.

Он сидел как истукан. Глубокая складка пролегла между бровями.

— Убийство, — сказал он наконец, — или самоубийство… Единственное, что я могу сказать — это выглядит довольно скверно, Майнинген. Вы должны все обдумать…

— Да. Но… — Клаус запнулся. — Может быть, можно еще все как-нибудь уладить?

— Как? Что?

Клаус молчал.

— Подождем, — сказал Кротхоф и поднялся из-за стола. — Какое-то время нам не остается ничего другого.

«Подождать, — выйдя от Кротхофа, думал расстроенный Клаус. — Подождать — это мне не подходит. Если Кротхоф не смог придумать ничего лучшего… Подождать… В таком случае мне надо было остаться в Моосрайне».

Он был разочарован. Он ожидал иного, надеялся, что шеф будет хлопать его по плечу и утешать — мол, ничего, все образуется. Что же ему вместо этого сказали? Он должен дать траурное объявление в газеты… Ему захотелось это сделать, чтобы хоть чем-нибудь заняться.

Само собой разумеется, он не мог сказать Кротхофу всей правды. Это никого не касается. Да и полиция… Должны же они сами до чего-нибудь докопаться… Ну что же… Посмотрим. Кротхоф, видимо, кое в чем прав. Может быть, действительно, не следует вмешиваться в ход событий. Пусть ситуация прояснится; действительно, надо подождать.

Полиция. Комиссар Хаузер. Неизвестные факты. Рискованная игра! Клаус считал, что полиции вообще здесь нечего делать. Ведь все так просто: надо только произнести слово «самоубийство», наполнив его реальным смыслом. Самоубийство! Оно никому не вредит, никто в нем не виноват. Многим бы оно даже помогло и прежде всего — ему самому.

Он перебирал в руке ключи от машины и думал. Может, попробовать что-нибудь узнать? Рядом был почтамт. Он зашел в кабину междугородного телефона-автомата и набрал номер Земельного управления криминальной полиции.

— Соедините меня, пожалуйста, с герром комиссаром Хаузером, — сказал Клаус.

— Минуточку.

Что-то щелкнуло и загудело на том конце провода, словно потребовалось соединиться с инопланетянами, ну, скажем, где-нибудь на Марсе.

— Инспектор Фогель!

— Нет-нет, не вас! — кричал в трубку Клаус — Мне нужен комиссар Хаузер.

— Кто просит? Будьте любезны назвать себя.

Клаус вообразил, какую гримасу скорчит этот инспектор.

— Майнинген, — отрезал он. — Могу я, наконец, поговорить с комиссаром Хаузером?

— Ах, герр Майнинген. Вы хотите что-нибудь нам сказать?

— Нет. С какой стати?

— Я только справляюсь.

— Напрасно справляетесь. Но я хотел…

— Очень сожалею, герр Майнинген. Герр комиссар с головой ушел в работу. Кроме того, в данный момент он отсутствует. Я могу ему передать, если вы хотите… У вас что-нибудь важное?

Клаус кашлянул.

— Как вам будет угодно. Я только хотел узнать, как далеко вы продвинулись в своем расследовании.

— Не беспокойтесь, герр Майнинген. Шаг за шагом мы продвигаемся вперед.

Телефонная кабина показалась Клаусу нестерпимо душной. Он пробормотал «спасибо» и вышел из кабины, а затем и из здания почтамта. На улице он вздохнул с облегчением. Не нужно было звонить, это только лишний повод для подозрения, подумал он и, положив руки в карманы, зашагал по направлению к машине.

— Это ужасно. Это просто кошмар! — всплеснула руками фрау Хеердеген. — Я все это время была дома. Я читала газеты, читала все, что там было написано про этот ужас… Конечно, решила я, вы должны сегодня вернуться.

— Да. — Ингрид чувствовала себя так, словно ее ударили чем-то тяжелым по затылку. — Да. Я вернулась. Недолго длилось мое отсутствие.

Фрау Хеердеген прошла вперед и открыла дверь. Ингрид показалось, что она уходила отсюда максимум на четверть часа, чтобы купить молока в лавочке за углом. Но это приятное чувство скоро ее покинуло.

— Это, наверное, была для вас жуткая нервотрепка, — продолжала фрау Хеердеген. — Бедное дитя. Вы должны обязательно все рассказать. Знаете что? Перейдем в кухню, и я сварю нам по чашечке кофе.

Ингрид хотела отказаться, но потом решила: а почему бы и нет? Может быть, ей поможет, если она немного облегчит душу. За эти двадцать четыре часа произошло так много, что она и для себя самой должна еще многое прояснить.

— Это очень любезно с вашей стороны. Хорошо, — но только если это не будет стоить вам больших усилий.

— Конечно, нет, — заверила фрау Хеердеген. — Я ведь так любопытна! Итак, я иду варить кофе…

Ингрид вздохнула. Все было как обычно. Изо дня в день одно и то же. Она начала распаковывать вещи.

Плащ так и остался висеть на своем месте в платяном шкафу. Он ей не понадобился, и это почему-то еще раз наполнило ее сердце горьким ощущением поражения.

Правда, вместе с этим ощущением было и другое — она дома. Так-то оно и лучше: находиться в этих относительно спокойных четырех стенах, а не в роскошном особняке в Моосрайне. Если при этом еще не думать о Клаусе — совсем хорошо.

Ингрид заставляла себя не думать о Клаусе. Вместо него можно было вспомнить про Берта Аккермана, который ни о чем ее не спрашивал, а подвез прямо к вокзалу, как только появилась необходимость в его услугах. Берт с радостью отдал ей свои персики, а Клаус съел последний — как сумасшедший впился в него зубами.

И вообще — Клаус так внезапно появился в ее купе и с такой быстротой покинул его, словно за ним гнались. Возможно, и для него было неожиданностью, что купе занято. Потом, однако, он был на редкость спокоен и предупредителен, очень хорошо с ней поговорил, еще до того, как ему все стало известно, до того, как он узнал, что произошло. Теперь, задним числом, она пыталась все расставить по своим местам. А то, как он себя повел после приезда полиции? Что, на самом деле он рассердился на Терезу? Или было что-то другое, что заставило его рассказать ей так откровенно о своем брате, об отношениях между ними. А может быть, он уже забыл и никогда больше не вспомнит обо всем, что ей рассказал.