Герхард Баумрукер - Скандал

С Ингрид покончено. Следует ли связываться с Евой? Этого он не знал. Следовало найти решение этой проблемы, и он найдет его. Надо все обдумать, встретив новый день с холодной головой, рисковать, но с умом, тогда все решится.

В Уголовном розыске он представился дежурному и попросил доложить о себе комиссару Хаузеру. Через несколько минут ему передали, что комиссар ожидает его в своем кабинете.

Клаус поднялся по лестнице и пошел по коридору с бесконечным количеством дверей по обе стороны. Возле некоторых сидели посетители и скептически рассматривали его, в то время как он изучал надписи на металлических дощечках. Наконец, завернув за угол, он нос к носу столкнулся с инспектором Фогелем.

— Вот и мы! — воскликнул тот с показным радушием.

Клаус, с трудом подавляя раздражение, процедил:

— Я ищу кабинет комиссара Хаузера.

— Я знаю, герр Майнинген. Вы уже у цели: вторая дверь от угла по левой стороне коридора. У нас так: трудно найти нужный кабинет, если приходишь впервые, но зато в следующий раз вы найдете его с легкостью.

Клаус скрепя сердце остановился против указанной двери. Постучал. За дверью послышался голос, точнее глухое ворчанье. Он вошел.

Хаузер сидел в комнате, поражавшей почти больничной чистотой, за письменным столом, на котором ничего не лежало. В руках у него был пучок редиски, издававший аромат свежести, — в деловой атмосфере кабинета редиска выглядела явно неуместной.

— Плоды моего огорода, — сказал Хаузер, и на несколько секунд его бульдожья физиономия утратила свое обычное неприятное выражение. — Особый, превосходный сорт. Необычайно питательный. Я почти не ем ничего другого. Не хотите ли попробовать?

Клаус кивнул. Комиссар передал ему пучок, и Клаус оторвал для себя редиску покрупнее.

— Вот, — Хаузер вынул из ящика стола кухонный нож. — Срезайте ботву в корзину для бумаг. Нет-нет! Не надо счищать кожуру! Ешьте так, Майнинген, без соли и без каких-либо добавок — не надо насиловать природу! Ну, как?

Клаус кинул редиску в рот и разжевал. Ничего особенного, редиска как редиска.

— Чудесно! — одобрил он. Восхищение звучало более или менее искренне.

Хаузер просиял. Но когда он прятал в стол кухонный нож, лицо его вновь приняло мрачное выражение.

— Этим орудием два года назад водитель автобуса Шрамек отправил на тот свет свою возлюбленную.

Он бросил нож обратно в ящик стола. Послышался глухой стук железа о дерево.

— И так всю жизнь. Разве можно доверять первому встречному! А она была хорошенькая. Интеллигентная девушка, лаборантка в фотоателье. Молоденькая, еще не успела закончить обучение.

Брови комиссара снова взмыли вверх, и между ними пролегла глубокая складка.

Клаус поглощал редиску. Это давалось ему с трудом: редиска застревала в горле. Когда наконец он с ней управился, то был совершенно измучен.

— У вас, по-видимому, спокойный, «домашний» склад характера, — вздохнув, сказал он комиссару.

— Садоводы — отдельная, особая порода людей, — подтвердил Хаузер.

— Да. Конечно.

— А что, собственно, вас привело ко мне? Возможно, у вас есть новые доказательства вашей правоты? Или, наоборот, вы хотите что-то услышать от меня?

— Если честно, то скорее — последнее.

— Я так и думал. Было бы чудом, если бы вы вдруг переменили свое мнение. Или нет?

Клаус смотрел в окно куда-то мимо Хаузера. Окно выходило во двор. Напротив было такое же окно, но из-за дождя его было почти не видно.

— Но вы молчите, — сказал он комиссару, выждав некоторое время. — Может быть, это лучше всего. Тогда я пойду.

— Совсем нет, — сказал Хаузер. — Я охотнее веду игру с открытыми картами. Не с пустыми же руками вам возвращаться к герру Кротхофу.

— Вам уже все известно.

Комиссар махнул рукой:

— Безусловно. Но послушайте. Мы немного продвинулись в этом деле вперед. Недалеко, но вперед. Например, нам удалось обнаружить автомобиль этого герра Григора Червонски.

— Ну?

— Да-да. Серо-зеленый «форд-таунус», устаревшая модель, с франкфуртским номером. Найти и отправить его в надежное место помог нам вахмистр Бирнбаум, дежурный полицейский. Он прибыл с машиной сюда. Вы помните Бирнбаума?

— Да. — Клаус несколько раз утвердительно кивнул. — Где был найден автомобиль? — спросил он.

Хаузер немного помедлил, но затем дал исчерпывающее объяснение:

— У вокзала в Хайдхаузе — вы знаете, это станция перед Моосрайном, если ехать отсюда. Возможно, Червонски рассудил, что на автомашине не так-то легко скрыться. Гораздо легче раствориться в массе пешеходов. Или среди пассажиров поезда. На след самого Червонски нам напасть пока не удалось.

— Так-так, — сказал Клаус.

— Все правильно. Бегство преступника — доказательство его вины. Вообще-то надо поблагодарить сельских жителей. Машина была не заперта, ключи торчали в гнезде. Требовалось только сесть на место водителя — и поминай как звали. Здесь, в Мюнхене, такая идея непременно пришла бы кому-нибудь в голову.

С минуту Клаус молча размышлял.

— А в машине были обнаружены следы преступления? — спросил он затем.

Комиссар покачал головой:

— До сих пор — ничего. Но сам я еще машину не осматривал.

— И Червонски нигде не появлялся?

— С тех пор, как Тереза Пихлер видела его в доме вашего брата, он как сквозь землю провалился. Может быть, какой-нибудь результат даст опрос проводников поездов, проходящих через Хайдхауз?

Клаус вынул из кармана сигареты. Хаузер подавленно вздохнул и придвинул ему пепельницу. Клаус не обратил на это внимания.

— А… во Франкфурте вы навели справки? — спросил он. — Я думаю, что машина с франкфуртским номером…

— Само собой разумеется. Мы получили все справки, что понадобились нам в процессе расследования. Вы вполне можете на нас положиться, и не стоит беспокоиться, герр Майнинген. Как только мой коллега во Франкфурте узнает что-нибудь новое, он поставит нас об этом в известность, и мы…

Зазвонил телефон. Комиссар взял трубку, ответил и бросил на Клауса многозначительный взгляд.

Клаус наконец закурил. Дым в этом помещении был каким-то не таким. Более неприятным, что ли. Казалось, тлеет солома набитого тюфяка или горит что-то уж очень дрянное. Впрочем, может быть, у Клауса просто пошаливали нервы, и его мутило от одного присутствия комиссара.

Хаузер слушал с отрешенным выражением лица и изредка бурчал в трубку «да» или «нет». При этом он делал краткие записи в своем блокноте. Так как лицо комиссара ничего не выражало, а сам он почти ничего не говорил, трудно было понять, о чем идет речь. Только на какой-то момент его физиономия омрачилась, словно по ней пробежало облако.

— Еще раз по буквам, пожалуйста! — проворчал он, и на бумаге появился ряд букв.