Герхард Баумрукер - Скандал

— Я говорю достаточно ясно, черт побери! — заорал тот. — Майнинген, поймите и постарайтесь получше усвоить одно: в настоящий момент каждый ваш шаг сопряжен с риском, как у акробата под куполом цирка! Малейший скандал — и вы свернете себе шею и будете навсегда потеряны для почтеннейшей публики.

— Но я…

— Ваш брат — очень влиятельный человек. У него безупречная репутация. Помиритесь с ним, пожалуйста, и пригласите его к нам. Я, Эрих Кротхоф, прошу вас.

Клаус не мог понять, что произошло с шефом. Никогда еще «старец» не говорил так искренне, даже нежно, без обычной театральности, без обычного «грома». Может, он действительно к нему расположен?

— Ну что же, если это в самом деле необходимо, я сейчас же позвоню Леонгарду.

— Да, сделайте одолжение. И если хотите, можете позвонить Еве.

Клаус покраснел как рак и занервничал:

Еве… да… непременно.

— Она уже все знает Ева первая, с кем я поделился своим планом. Это вам ни о чем не говорит? Она постоянно держит вашу сторону. Мне кажется… Впрочем, нет Это ее дело. Я в ее дела не вмешиваюсь.

Кротхоф поднялся. Клаус последовал его примеру. Он был рад, что разговор подошел к концу. Ему нужно было еще раз все спокойно обдумать.

— Дайте мне перевести дух, сказал он. — Завтра я снова буду у вас. Идет?

— Сказано — сделано! подтвердил Кротхоф. — Ну вот и кончился ваш «отпуск»… И еще: вы должны непременно сразу мне сообщить, если что-нибудь случится.

Да. Что-нибудь непременно произойдет. Хотел же он разорвать контракт с «Космо-Телем» и податься в Африку… Он рассмеялся.

— Это больше не актуально, подумал он вслух.

Клаус хотел отворить дверь, но ее открыли снаружи, и вошла Ева Кротхоф.

— Папа! — начала она громко. — Клаус! Как жаль, что я пришла слишком поздно. В этот великий час мне хотелось быть рядом.

Кротхоф поспешно надел пиджак.

— Ну кто мог подумать, что ты хотела быть здесь, — выразил он сожаление, завязывая галстук.

— Ничего! Поздравляю.

Она схватила отца за нос, что тому, очевидно, нравилось, и он просиял, прежде чем Ева поцеловала его в лоб.

Кротхоф был широк в кости, массивен, а дочь его, в противоположность отцу, была хрупкой и стройной, но невысокой. Отец тоже был небольшого роста, но она едва доставала ему до плеча, и то только тогда, когда носила туфли на высоких каблуках.

Ева засмеялась и повернулась лицом к Клаусу:

— Ну, как чувствует себя будущий любимец публики?

— Так, словно его прокрутили через мясорубку.

— Все будет нормально, — заботливо успокоила Ева и испытующе посмотрела ему в глаза своими большими черными глазами, в которых ничего не отражалось. Она вскинула брови, так что на лбу образовались глубокие складки, и вдруг стала похожа на отца.

— Тебе, очевидно, придется остричь свои длинные волосы, прежде чем ты появишься на телеэкране, — заметила она иронически. — Или тебе хочется завоевать популярность у хиппи?

Кротхоф рассмеялся, поперхнулся и закашлял. Ева крепко хлопнула его по спине, и ему полегчало.

Ева, как всегда, выглядела прекрасно, словно только что вышла из модного салона. Она была одета в брючный костюм из светлой антилоповой кожи; сиреневая шелковая шаль оттеняла бледность ее лица, которое резко контрастировало с черными, как вороново крыло, волосами. Сиреневые же перчатки и ядовито-зеленая сумка, перекинутая через плечо, дополняли наряд и подчеркивали ее кокетливую грацию. Словом, глядеть — не наглядеться!

— У меня ошеломляющие новости, — сказала она и опустилась в кресло для посетителей. — Представьте себе, я получила сегодня утром телеграмму. Из Зальцбурга. Маделина Растиньяк внезапно заболела и вынуждена отказаться от сегодняшнего выступления. Моцарт. Концерт для фортепьяно. Опус 23 A-Dur. Я вскочила как ужаленная. А послезавтра, — нет, через три дня — вечер сонат: Шуберт и Бетховен.

Она выпалила все это, словно наэлектризованная, глядя поочередно то на отца, то на Клауса. Затем, взяв себя в руки, снова приняла холодный, небрежный вид.

— Поздравляю, — сказал Клаус.

— Минутку! — нахмурился Кротхоф. — Сегодня вечером? Так сразу? Не будет ли это несколько…

— Ах, что ты. Я это уже играла, — пояснила Ева. — Моцарта я сыграю с закрытыми глазами. Одной репетиции с оркестром и дирижером вполне достаточно. Я уже туда звонила и обо всем договорилась. Практически я уже в дороге, папа. Я зашла только для того, чтобы предупредить тебя, что еду.

Она поднялась из кресла и подошла вплотную к Кротхофу.

— Сплюнь три раза через левое плечо, — сказала она.

Кротхофу ничего другого не оставалось, как выполнить приказание дочери и трижды плюнуть.

— Ты тоже, — обратилась она к Клаусу.

— Я тебя немного провожу. Я уже собрался уходить.

— Прекрасно, — кивнула Ева. — Ты хоть ненадолго составишь мне компанию. Итак, всего доброго, папа. Я тебе позвоню. Может быть, я задержусь там на пару дней.

— Будь осторожна. — Это звучало довольно беспомощно. Кротхоф выглядел просто жалким рядом со своей великолепной дочерью, которую он, очевидно, боготворил, но та не замечала этого.

— Не беспокойся, папа.

Клаус отворил дверь, и Ева вышла из комнаты.

— До завтра, Майнинген, — сказал Кротхоф и, с облегчением вздохнув, снял пиджак. — И передайте своему брату от меня привет, хоть мы и не знакомы. Непременно.

Еве совсем не нравилось, что Клаус должен куда-то звонить по телефону; ей пришлось сидеть в приемной в желтом пластиковом кресле, положив ногу на ногу и курить, попросив у Леммляйн огня для сигареты.

Клаус искал номер телефона в записной книжке. Весь мир отдыхает во время отпуска. Есть каникулы и у Земельной палаты — значит, Леонгард сейчас в своем сельском доме в Верхней Баварии — Моосрайне.

— Ну как, Леммляйн, — заговорила Ева, — помогают вам похудеть таблетки, которые я вам недавно дала?

Леммляйн засопела. Как она ненавидела эту раскрашенную куклу! Ее и ее вопросы, да еще при Клаусе Майнингене, который, конечно, даже не улыбнется на ее плоские шуточки, но и не оборвет ее. И как он только разрешает говорить всякий вздор?..

— Меня зовут «фроляйн Ламм», — заносчиво сказала Леммляйн, на секунду оторвавшись от машинки и снова углубившись в работу.

— Ну, хорошо, фроляйн Ламм; не хотите ли вы поздравить Клауса Майнингена? — продолжала Ева. — Ведь вы, я полагаю, в курсе дела.

— Вовсе не обязательно, — мгновенно вмешался Клаус и умоляюще взглянул на Леммляйн, но было уже поздно. Нечего было трепать о своих замыслах.

— Ну что, выполнили вы свое решение? — невинным тоном спросила Леммляйн.

— Нет, — пробурчал Клаус, обозлившись.

— Что за решение? — спросила Ева.

— Герр Майнинген хотел…

— Замолчите, Леммляйн. Я говорю по телефону.