Андрей Хазарин - Союз обворованных

— Ася?.. Это ваша жена там, в тамбуре? Сейчас…

Вернулся через минуту:

— Кажется, ничего серьезного. Чиркнуло пулей по черепу. В сознании. Ну, так что это вы тут пальбу устроили… э-э… Вадим Андреич?

— Спасательная экспедиция… Чуть не опоздали…

— Успели… Спасибо… — едва слышно донеслось с дивана.

— Молчите, Наташа, вам нельзя разговаривать.

Казьмин повернулся:

— Ожила, дочка? Ну и молодец. Лежи спокойно, сейчас «скорая» приедет.

Снова обернулся к Колесникову, вздохнул:

— Это мы опоздали. Поздно нам дали команду.

— Скажите, пусть снимут наручники. Мы драться не будем.

— И то верно… А парень этот — что, с вами?

— Мой сотрудник и друг, Андрей Сычев. Андрюша, это майор Казьмин, который нас из Дальнего Кута выручил.

Корзухин, покосившись на Казьмина, снял наручники.

Вадим Андреич перевел дух, отлепился от стены.

— Я Асю занесу сюда. Что ж ей там на полу сидеть…

Казьмин покачал головой:

— Не будем пока трогать, пусть сперва врач глянет. Может, контузия, сотрясение… — Поднял глаза, присмотрелся. — Вы бы сами присели, вид у вас…

— Присесть? И в самом деле, что-то ноги не держат… — Колесников опустился на стул, перевел дух. — Вроде и годы небольшие, а прыгать уже тяжело. — Задумался, пробормотал едва слышно «Чернобыль чертов», потом поднял голову: — Говорите, поздно вам команду дали? А кто давал команду, не Кучумов?

Илья Трофимович долго смотрел на него, наконец разлепил губы:

— Отдыхайте, Вадим Андреевич. Сейчас приедет «скорая», отправим женщин и этого… кандидата… А после уж будем разбираться. Нам с вами много ещё толковать придется… про всякое-разное.

Ни в какую больницу я, конечно же, не легла. Еще чего! Понятное дело, для непривычного слуха слова «скальпированная рана», «сотрясение мозга» звучат довольно устрашающе. А значит это всего-навсего, что сотрясенный мозг нужно врачевать усердным лежанием. А скальпированная рана прекрасно лечится швом и перевязками. Что и дома несложно осуществить. Тем более при той заботе, которой меня окружили сразу же мои знакомые, полузнакомые и вовсе незнакомые друзья.

Совершенно незнакомые доктора из чернобыльской клиники делали перевязки, уколами баловала меня Виточка из соседней квартиры (и ворчала: «Инъекции бывают внутривенные и внутримышечные, а внутрикостных не бывает»). Хорошая девочка с золотыми руками. Это все Димка организовал. А Виту привел со словами: «Вот тебе прикольная девушка». И ему неплохо, что я дома. Во всяком случае, гораздо лучше, чем по три раза на дню через весь город возить в больницу корма, белье, медикаменты, шприцы и все прочее.

Короче говоря, я отвалялась дома. За окошком зима нехотя уступала весне. По утрам у нас на балконе пели птички, иногда даже солнышко в комнату заглядывало. Я физически чувствовала, что поправляюсь — как будто медленно выныриваю из темной глубины к свету.

И потом, что ни говори, внимание лечит лучше любых лекарств. То братик Алька с Анжелкой заявятся с цветами. То Алексей от Слона фрукты заморские привез на восьмое марта. (Елки-палки, меня уже внимание Слона радует! Ну все, точно сотрясение мозга. Вавка в головке.) А Надежда — та вообще… Пару раз бородатый Игорь такие сумки доставлял, что страшно делалось. Под предлогом, чтобы я у плиты не стояла. Положим, у плиты хоть так, хоть так стоял Димка… Но — дорого внимание.

Потом стало мне легче, врачи разрешили ходить по квартире. Ну, я и помыла окна — хотя бы изнутри, все-таки не лето. Просто смотреть невмоготу было, такие грязные — у нас же они почти все на улицу выходят. Димка, конечно же, поорал. Но мне показалось, на самом деле он доволен — что меня потянуло на такой подвиг и что после него я чувствую себя нормально.

А потом эскулапы-айболиты вообще сменили гнев на милость. Я стала здоровой… ну, или условно здоровой женщиной, которой разрешается спокойно гулять по улице. Правда, под ручку с Вэ-А.

Пятнадцатого марта я первый раз вывел Асю на улицу. Уже почти каждый день проглядывало солнце, на нечетной стороне Хазарской тротуар был совсем сухой, только под деревьями у домов кое-где сохранились серые ледяные лепешки. На улице прибавилось людей и машин, мы шли и играли в номера — кто раньше заметит «сорок четыре» или там «девяносто девять». Оказалось, что у меня лучше реакция — быстрее успевал выкрикнуть, когда машина обгоняла, зато у Аськи острее зрение, на встречных машинах она видела номера намного раньше.

Сотрясение у неё все-таки было, но легкое, уже через неделю врачи разрешили вставать и ходить по квартире, а вчера дали полную индульгенцию, хоть и велели не перенапрягаться, не переутомляться и не перепивать. Но эта дуреха успела вымыть окна ещё до того, как ей сказали, что нельзя переутомляться…

У Натальи тоже дело шло на поправку, хотя не так быстро. В четверг мы с Андрюшей заезжали к ней во вторую травматологическую, и она нас встретила в коридоре. Похудевшая, побледневшая, с рукой на перевязи — рука цела, но её подвязывают, чтобы лишний раз не бередить рану под ключицей. Поблагодарила за апельсины, рассказала с усмешкой, что её проведывала Карина. Потом спросила, как себя чувствует Анна Георгиевна, объяснила извиняющимся тоном, что хотела попросить её заехать к ней на Кантемировскую и привезти кое-что из белья. Я было сунулся предлагать свои услуги, но Андрюша сообразил быстрее:

— Наталья Викторовна, вы тут пока с Вадим Андреичем поразговаривайте про погоду, а я сейчас привезу Ксюшу, вы ей все растолкуете!

Он посыпался по лестнице вниз, а мы медленно двинулись вдоль коридора, по старинным кафельным плиткам, сложенным в незамысловатый узор.

Наташа молчала, я развлекал её городскими сплетнями и наблюдениями фенолога-любителя: какие во дворе на деревьях сороки и сойки, а также голуби и горлицы кольчатые (это название я когда-то подцепил у Резника, он, как заядлый турист, в птицах немного разбирался). Наташа вежливо слушала, деликатно поддакивала, но глаза у неё были отстраненные. Рассеянно сказала, что в больничном дворе тоже много птиц и что по утрам её будят синицы стучат клювом по оконной раме. Потом вдруг чуть придержала меня за локоть и спросила:

— А что с Гариком, не знаете?

Я просто опешил от такого вопроса — этот гад её чуть не убил, а она… Попробуй пойми женщин! Но сдержался, не прокомментировал. Сглотнул слюну, перевел дух, как-то ухитрился заговорить нормально. Да и все равно я мало что мог ей сказать. Как-то на очередном допросе Казьмин обмолвился, что Лаврентьев находится в лазарете СИЗО, но, кроме перелома руки, с ним ничего серьезного. Если не считать обвинений в покушении на убийство, соучастии в убийстве и в мошенничестве в особо крупных размерах. И ещё я заметил, что его портреты на предвыборных щитах постепенно исчезают под наслоениями других, более удачливых кандидатов — которые не были уличены в уголовных преступлениях.