Ирина Глебова - Санный след

— Есть… Что, кстати, сказал доктор?

— Считает, что девушка была убита вскоре после полуночи. Множество ножевых ранений, таких же, как и у остальных пяти жертв.

— Эта будет последняя, — еще раз повторил Петрусенко, и Одиноков поразился злым, уверенным ноткам его голоса. — Est modus in rebus. Всему есть мера… А вот каково мое предположение: убийца вынес тело из дома и бросил на всеобщее обозрение как вызов.

— Вы хотите сказать…

— Да! Вы, мол, меня ищите, даже подмогу себе вызвали, так вот вам, я не боюсь, буду делать, что делал!.. Вы понимаете, Кирила Степанович, нам с вами вызов!

— Понимаю… Понимаю еще и то, что этот подонок каким-то образом узнал о вашем приезде в город. А ведь мы это не афишировали.

— Но ведь и строгого секрета тоже не делали, — пожал плечами Петрусенко. — Впрочем, разгадка может оказаться очень простой, — он вновь взял в руки красивые женские сапожки, повертел их. — Говорите, Анна Городецкая была репортером, криминальную хронику писала?

— От нее и узнал! — воскликнул Одиноков. — Почти не сомневаюсь, так и было!

На улице вновь больно стало глазам от яркого, хотя и потемневшего цвета крови на белом снегу. Несчастной жертвы уже не было, ее увезли. В стороне, разговаривая с городовыми, стоял крупный молодой мужик в тулупе и валенках. Викентий Павлович знал, что именно этот человек нашел убитую.

— Замерзли, голубчик? — спросил он, подходя к свидетелю.

— Нет, господин… — притопнул тот валенками. — Мне быть на улице привычно. Я ведь извозом занимаюсь.

— Ничего, сейчас поедем в управление полиции, поговорим, чайком вас согрею… Как величать-то?

— Дак Силантьев я, Савва Петров.

— Извозчик, значит? Хорошо. Пойдемте, Савва Петрович, со мной.

Еще заходя во двор, Викентий Павлович обратил внимание на отпечаток полозьев у ворот. Снег припорошил этот санный след, но лишь слегка.

— Взгляните-ка сюда. Что за экипаж здесь был, можете определить?

— Так, санная двуколка, вроде моей. Пассажиров, видать, привозила.

— И когда?

Силантьев нагнулся, поглядел немного.

— Недавно, ночью, поди.

— Отчего же именно ночью?

— Посмотрите сами, господин… Мороз прихватил, но корочка еще мягкая… А хозяин, скажу я вам, нерадивый!

Мужик осуждающе поцокал языком. Петрусенко тут же заинтересовался:

— Ну-ка, ну-ка, что вы там заметили?

— А вот, на левом полозе, видите? Это у него железная полоса в одном месте загнулась, дерет аж до земли. А он небось не замечает.

И правда: след одного полоза лежал гладко, ровно, у второго по краю рыхлился. Этот подмеченный извозчиком штришок через час Петрусенко обсуждал с полицмейстером Вахрушевым. А под вечер владелец самого крупного извозного промысла в городе затеял осмотр и ремонт всего своего санного транспорта. Среди ремонтников был новенький — коренастый мужчина с простецким лицом, густой щеточкой усов и веселыми, но очень внимательными глазами. Хозяин представил его как нового мастера. Подчиняясь его указаниям, ремонтники сначала осматривали все санные экипажи, составляя список будущих работ. И только под утро Петрусенко, он же мастер, увидел сани с тем самым дефектом, о котором ему рассказал Силантьев.

Извозчика дефектных саней привезли в управление полиции в семь часов утра. По пути из него выморозило всю сонливость, а когда Петрусенко попросил у него вспомнить позавчерашнюю вечернюю работу, он задумался, и вдруг глаза его заблестели, лицо изумленно перекосилось. Этот человек, как и многие в городе, уже знал о новом убийстве, слышал, где оно произошло. Но если раньше не связывал свою позднюю поездку в тот район, то теперь, поднятый с постели и привезенный в полицию… В общем, Петрусенко понял, что извозчика озарило. Что ж, проще будет разговаривать. Потому следователь и не стал подступать издалека, спросил сразу:

— В Приречье, на Канатную улицу, прошлым вечером или ночью возили пассажиров?

Извозчик быстро закивал головой, зачастил возбужденно:

— Возил, не сомневайтесь, точно, я возил! Господина и женщину. Приличные такие господа, смеялись всю дорогу! Неужто ее убили?

У Петрусенко уже была фотографическая карточка Анны Городецкой. Он показал ее собеседнику, и тот охнул:

— Она! Точно, она, моя пассажирка! А этот, ее ухажер, он мне сразу не показался! Чернявый, глазами зыркает — чисто дьявол!

Викентий Павлович не сомневался: услышь извозчик о своем пассажире что-то хорошее, и он бы сейчас со всей искренностью уверял, что сразу признал в том божественное начало. Такова природа человеческой фантазии: полученная информация дает ей определенное направление.

— Значит, чернявый?.. Да вы садитесь, успокойтесь, Степан Иванович, поговорим… Вспомните подробно, где к вам подсела это парочка, когда, что говорили по пути? И подробно опишите мужчину…

Беседа продолжалась долго. Петрусенко, как никто, умел разговорить собеседника. Постепенно извозчик успокоился и многое вспомнил.

Нанял его пассажир поздно, время шло к одиннадцати часам, у трактира на Покровской улице. Нет, вышел сам не из трактира — свернул с боковой улицы. Высокий, лет тридцати или чуть больше, в длинном темном пальто на меховой подкладке, шапка из енота… В общем, барин! Красивый, с черными усами, голос громкий, раскатистый. Извозчик сказал ему, что у него последняя ездка, и что если ехать далеко… Барин прервал: «Не волнуйся, хорошо заплачу», и они поехали. Сначала недалеко — на Царицынскую аллею, там остановились и подождали минут десять.

Петрусенко и Одиноков, вместе ведущие допрос, переглянулись. Они знали, что именно в районе, называемом «Царицынская аллея», расположен особняк семьи Городецких…

Итак, минут через десять на пустынной, но хорошо освещенной фонарями улице, показалась женская фигура. Молодая девушка, скромно одетая, быстро подошла к саням, спрыгнувший навстречу барин подсадил ее, сел рядом, и они поехали. Извозчик очень скоро понял, что барышня — «ряженая», то есть переодета.

— Как же вы это поняли? — спросил Петрусенко.

Следователи уже знали, как все произошло. Рыдающая горничная рассказала, как барышня Анета заявила: «Мы с тобой одного роста» и забрала ее одежду. С молодой хозяйкой спорить не приходилось: она была доброй, простой в обращении, как подруга, но со всякими фантазиями и все делала по-своему, как хотела. Даже отец перед ней пасовал, а не то что слуги…

Извозчик догадался о «ряженой» барышне из тех фраз, которыми перебрасывались веселые пассажиры. Он помнил, как барин сказал: «Во всех ты, душенька, нарядах хороша!» И даже подумал, что девушку зовут Дуняша, Евдокия, и что она из горничных. Но позже услыхал, как барин назвал ее Анеттой: «Вы, Анетт, рисковая женщина». А та ответила: «У меня профессия такая». Разговор у нее был непростецкий, образованный. И держалась она свободно, но не распущенно, а как дома.