Ирина Глебова - Санный след

— Долго, значит долго, — спокойно соглашался Петрусенко. — Да только кажется мне, друзья, что развязка все-таки приближается. Круминьш напуган, растерян. Вот ведь не подхватил он мой разговор о харьковских театрах, не сказал, что и сам актерствовал там. А должен был бы… И на спектакле — мое присутствие очень его смутило… И в то же время, он нагл и самонадеян, пытается доказать и себе, и нам, что ничего не боится, что верит в свою неуловимость. Не зря ведь бросил тело последней жертвы на виду: смотрите, мол, я делаю что хочу!

Кирилл Степанович был согласен с товарищем: следить, следить до самой развязки, чтоб мерзавец не имел никакого шанса выкрутиться! Одиноков курировал слежку за Лычом. И буквально через день после этого разговора они увидели то, чего давно ждали: встречу Гусара и Лыча в одном из окраинных кабаков. Викентий Павлович — подвыпивший мастеровой с нетвердой походкой — самолично видел, как Уманцев — разбитной приказчик с франтоватыми усиками и набриолиненными волосами — долго разговаривал, сидя за столиком с верзилою, чье асимметричное лицо и шрам на щеке были сыщику хорошо знакомы. Разговор шел тихий, но очень эмоциональный, говорил в основном Круминьш. Петрусенко с трудом вычислил среди окружающих филера, который «привел» Фрусова. «Хорошая работа», — подумал довольно. А еще отметил, что приятели-преступники, по-видимому, встретились не зря. Развязка, возможно, близка.

Впрочем, Петрусенко не следил за Уманцевым неотступно. Каждый раз, когда артист заходил в дом Орешиных, или направлялся куда-нибудь с матерью и дочерью, или только с княжной Еленой, Викентий Павлович «отпускал» его. А подобное происходило часто: Уманцев был уже почти членом семьи Орешиных. Поэтому, когда актер догнал днем на улице Ксению Анисимову, Петрусенко не обеспокоился. Незадолго перед этим Уманцев проводил Орешиных на оперную премьеру в театр. Викентий Павлович, уже в привычной роли дрогаля, решил подождать, и был вознагражден. Вскоре актер, на ходу запахивая шубу, вышел один, резво сбежал по ступеням служебного хода и зашагал куда-то пешком. Сердце у сыщика дрогнуло: «Неужели!» Он легонько, со скучающим видом, пустил свои дроги следом. Но вскоре был разочарован: по всей видимости, Орешины послали Уманцева привезти к ним родственницу. Он перехватил ее недалеко от гимназии, где Анисимова учительствовала. Викентий Павлович, медленно проезжая почти рядом с ними, расслышал:

— …Мария Аполлинарьевна… Леночка просили найти вас… Ждут…

«Ну, это я надолго свободен», — подумал Петрусенко и хотел уже свернуть за угол. Однако возбуждение, нахлынувшее несколько минут назад, еще не улеглось. И, словно отдаваясь ему, он продолжал легонько трусить следом за Уманцевым и Ксенией.

Гусар перехватил мальчишку с письмом за первым же поворотом. Стоял в тени арки, дожидался. И когда посыльный проскочил мимо, догнал, сделав вид, что идет в ту же сторону.

— Василек? — воскликнул удивленно. — Куда мчишься? Я ж тебя только что в доме видел, сбежал небось погулять?

И заговорщицки подмигнул. Мальчишка засмеялся, довольный.

— Не-а, господин Уманцев, меня барыня Ксения Аполлинарьевна на почтамт послала, письмецо снести срочное.

— Вот так совпадение! Я тоже вспомнил, что должен успеть южным почтовым бандероль отправить.

— Так давайте зараз отправлю, коль такой случай! — услужливо предложил мальчишка, наконец-то останавливая свой неугомонный полушаг-полубег.

Уманцев словно бы немного раздумывал, потом покачал головой.

— Нет, дружок, мне еще нужно лично проинструктировать почтовиков, дело непростое… Впрочем, я могу заодно и послание госпожи Анисимовой отправить. Давай его сюда!

Мальчишка растеряно замешкался.

— Так ведь… Не заругает меня барыня?

— За что? Письмо будет отправлено, это главное. — Уманцев улыбнулся лукаво и хлопнул парнишку по плечу. — Да ты, Вася, можешь ничего не говорить. Погуляй часик, коль такой случай выпал. Сбегай на ярмарку.

Артист достал кошелек, взял из рук парня письмо Ксении, а в ладонь насыпал горсть монет. У Васи заблестели глаза, но он еще колебался. Уманцев, быстро пряча письмо, приобнял того за плечи.

— Ты мне, Василий, давно симпатичен! Расторопный, смекалистый. После нашей с Еленой Александровной свадьбы я, пожалуй, возьму тебя к себе в личные слуги. Годится?

— Годится! Спасибо, барин!

— Ну и ладно. А теперь беги, мне тоже надо торопиться, успеть к почтовому. Погуляешь, вернешься, скажешь госпоже Анисимовой, что письмо отправил, к южному экспрессу успел.

— Так я побегу? На качелях прокачусь!

— Вот, вот… Не все ли равно, кто отправит, главное — дело сделано.

Счастливый мальчишка убежал, наверняка строил планы на будущее. А Гусар, поймав дрожки, поехал и вправду по направлению к почтамту. Но вскоре соскочил и в ближайшей кофейне распечатал письмо… Ему было над чем задуматься. Минут через десять он вышел, приняв решение: сегодня же вечером, после спектакля, повидаться с Лычом.

Они встретились в одном кабаке, где, бывало, виделись и раньше. Уманцев был в гриме и быстро оборвал начавшего подсмеиваться над ним приятеля.

— Пришло время заняться теткой моей невесты, — сказал резко.

— А-а, этой дамочкой! Видел ее. Она ничего…

— Умная она, стерва! Подозревает меня! Письмо перехватил одно… В общем, будем ее дубарить!

— Как всегда: сначала ты, потом я и снова ты?

— Нет! — Гусар поморщился. — Я к ней не прикоснусь!

— Ого! — Лыч разглядывал его с любопытством и наглой усмешкой. — Ту, последнюю, ты тоже не трогал. Опять невесту боишься обидеть?

— Все-таки это ее тетка… Тебе, Лыч, не понять! Я люблю княжну… А тебе что, плохо? Сам отхеришь ее как хочешь, и… можешь задушить в самый последний момент!

— А как же ты? — Лыч несказанно удивился. — Всегда тебе оставлял работу ножичком, на сладкое?

Гусар с трудом сдерживал злое раздражение. Объясняй этому идиоту, что и почему, если и сам толком себя понять не в силах. Ну не может он, не может сам ни насиловать Ксению, ни убивать! А вот посмотреть, как она будет мучиться и умирать… От одной этой мысли у него рот наполнился слюной и начались сладкие судороги живота. Ответил хрипло приятелю:

— Я посмотрю, как ты будешь это делать. Посмотрю…

— Ладно, я не против. — Лыч покачал своей здоровенной башкой. — Даже наоборот, всегда так и тянуло придушить шмару, когда уже в голову бьет, в самом конце. Да для тебя оставлял, сдерживался.

— Вот и не сдерживайся этот раз.

Гусар помолчал, переводя дыхание, потом продолжил уже спокойно и деловито:

— Завтра сходишь на Рыбную. Вот и пригодится наш домик, как раз для этого случая!

— Схожу, — кивнул Лыч. — Старика, я понимаю, надо выпроводить?