Ирина Глебова - Таинственное исчезновение

— Мост проходили?

— Нет, не дошли, свернули — и берегом. А там опять поднялись, мимо разных халуп, и на улицу пристойную вышли, с хорошими домами. Тот дом тоже справный, купеческого вида навроде.

— Ивановская? — тихо спросил Петрусенко, и Никонов, вскинув брови, кивнул:

— Похоже… А хозяйка какая из себя?

— Да старуха, — махнул рукою Горбенко. — Дом — полная чаша: люстры, портьеры бархатные, мебель знатная, а она в салопе старом, пояском подпоясанная, косынка темная, из-под нее космы торчат, нос горбатый.

— Так-так… А называл ее ваш спутник как-нибудь? — у Викентия все больше разгорались глаза.

— Хозяйкой называл. А вот другой…

— Какой другой?

— Да был там еще один, точно бандюга: здоровый, глаза такие…, как у кошки. Вот он сказал, когда я червонцы отдавал: «Не прогадай, гляди, Выпь».

— Ну вот, — сказал Викентий удовлетворенно, словно вновь убедился в чем-то. — Опять пути наших поисков сходятся в одной точке, Сережа! Как тогда — на пасеке. А теперь у мадам Хазанович.

— А ну-ка, Горбенко, — Никонов с удвоенным интересом повернулся к парню, — опишите подробнее того, кто привел вас к старухе.

И добавил уже Викентию:

— Тот, кто был в доме — отпадает: уж слишком колоритен. А вот второй… Как знать, я ведь видел фото Карзуна пятилетней давности.

— Вряд ли, — усомнился Петрусенко. — Похоже, что тот мелкая сошка.

— Но все же… Ведь к Выпи привел. И у меня к ней ниточки потянулись… Расскажите, Горбенко.

Гераська, который чувствовал себя уже чуть ли не помощником следователей, резво начал:

— Лет 40–50… Трудно сказать. Лысина, волосики редкие на затылке. Носик острый, зубы гнилые. Щуплый такой.

Никонов разочарованно махнул рукой:

— Ясно… Ну, ничего, узнаем у самой Выпи.

Петрусенко спросил у Гераськи насмешливо:

— Как же вас из этого логова выпустили, не обчистив?

Тот хохотнул:

— Обчистили бы в два счета! Ведь этот — бандитская рожа, — когда сказал старухе: «Не прогадай», то еще добавил: «Он ведь паренек богатенький, небось?» А я жалобно так: «Что вы, последнее отдаю!» И карманы вывернул, пиджак тряхнул — показал, что пуст. Вот и ушел… Не дурак ведь! Пока время до вечера шло, я чемоданчик себе купил, одежку приличную, сложил ее в чемодан вместе с деньгами, в камеру хранения на вокзале сдал, а себе только два червонца и оставил, да мелочь на извозчика.

— Всегда бы тебе таким умным быть, — сказал Петрусенко, меняя тон и вставая. — Собирайся, едем.

— Куда? — Гераська вытаращил глаза. Он уже совсем свыкся с приятельской атмосферой разговора и ролью слегка нашалившего, но отличного и свойского парня. А тут: «Едем!»

— В полицейскую управу. — Викентий похлопал Горбенко по плечу тем же жестом, которым тот хлопал его по колену. — А ты думал: жить по чужому документу да шантажировать беззащитную женщину — это шутки?.. Dura lex, sed lex. Закон суров, но таков закон…

Два дня за домом мадам Хазанович наблюдали филеры. Петрусенко сам отобрал двух самых ловких, поскольку знал: их подопечная опытная уголовница, опасность чует задолго. Но ребята не подвели, сработали как надо и на третий день сообщили: в доме у хозяйки изысканное общество. Городовые оцепили купеческий особняк, и Петрусенко с Никоновым да внушительным эскортом вошли в сорванную с петель дверь.

Обстановку Горбенко описал точно, но она и без того была знакома следователям. Разведенная жена купца 1-й гильдии мадам Хазанович была знаменитой в городе хозяйкой воровского притона. Не раз ее задерживали и арестовывали, но умела, умела она выкрутиться, увильнуть, отделывалась штрафами и почти символическими сроками. Затихала ненадолго, и вновь бралась за свое. Но была осторожна, осмотрительна, и поймать на горячем было ее трудно. Да и не брезговала сдать иногда полиции своих клиентов, когда чуяла, что для нее пахнет паленым. Но только была все это мелкая сошка. А Петрусенко знал, что связана старая Выпь и с матерым зверьем.

Нынче улов был средний. По разным углам особняка выловили и вытащили на божий свет трех человек, у которых даже не понадобилось спрашивать имен.

— Давно не бывал я здесь, — с ностальгической грустью протянул Викентий Павлович, — а лица, гляжу, все те же.

— Завернули приятели давние на огонек, — проскрипела старуха, и у Викентия мурашки пробежали по телу. Именно из-за этого, бросающего в дрожь голоса получила мадам свою кличку. — Господин Петрусенко! — ныла она, — вы же разумный человек! Шо против закону, когда давние друзья навещают одинокую старушку?

— Что Савкин и Лившин ваши давние друзья, это я знаю. Небось не с пустыми руками завернули к старушке, гостинцев принесли?

Он кивнул полицейским: приступайте к обыску. Выпь замолчала, села, нахохлившись. Процедура была ей известна, а что по ее закромам найдутся краденные вещи, Викентий не сомневался. Никонов же наигранно-радостно обнимал за плечи третьего «гостя» мадам Хазанович — кругленького, пучеглазого и простодушного с виду мужчину, который в ответ тоже, вроде бы, улыбался.

— Гляди, Викентий Павлович, — резвился Никонов. — Какой сюрприз! Сам Сема Халфин! По всей стране его разыскивают, а он у нас, под боком, на огонек к мадам заглянул!

— Что вы такое говорите, — застенчиво крутил головой Сема Халфин, — кто меня может разыскивать? Родственников у меня нету… Человек я маленький…

— Скромничаете, Халфин, — упрекнул его Петрусенко. — Компаньон самого князя Церетели — это фигура!

— Не знаю я такого…

— А вот мы у него и спросим. Что, думаете, пугаю вас? Все верно: арестован на днях в Одессе великий аферист.

Трех задержанных увели. Оставшись с мадам Хазанович, Петрусенко махнул рукой:

— Ну, с ними мы разберемся. А с вами разговор особый, серьезный.

— Откуда я знаю про ихние дела! — опять заверещала Выпь. — Семка приехал откуда-то, Илька с Борькой пришли, посидели, выпили. Так что ж! Может они и натворили чего, даже убили кого! А мадам Хазанович причем? Мне они ни гу-гу о своих делах…

— Успокойтесь, мадам Хазанович! Помолчите пока. С ними будем разбираться. Вы мне вот про что скажите… — Викентий достал документ, развернул и поднес к глазам Выпи. — Как этот паспорт у вас оказался?

Глаза у старухи забегали, заюлили.

— Што такое? — она попыталась изобразить негодование. Но, наткнувшись на взгляд Петрусенко, испугалась и сразу сменила тон. — Ну, продала одному шалопуту. Господи! Невелик проступок, всего за два червонца. Жить-то надо на что-то.

— Хорошо соображаете, мадам. Ясно, что шалопута того мы взяли и он на вас указал. Это не интересно. А вот как к вам сей документик попал — гораздо интереснее.

Петрусенко прошелся по комнате, с любопытством разглядывая вещи, приоткрыл стеклянную дверцу буфета, заполненного хрусталем, взял в руки красивую вазочку, в гранях которой переливались блики света. Медленно разжал пальцы, выронив ее на пол. Тонко и жалобно зазвенели осколки. И вновь мадам испугалась. Она уже приготовилась уйти от ответа: ох, как хорошо умела она это делать и как часто у нее это получалось! Но теперь передумала.