Ирина Глебова - Честь дома каретниковых

Район этот назывался «Холодная гора», а улица — Тюремная. Много раз бывал здесь Петрусенко — такова служба, — а все равно всегда настроение портилось. Даже в такой чудный весенний день. И хотя рядом тянулись домики Холодногорского поселка, но губернская тюрьма, охватывая большую территорию, опоясавшись мрачной каменной стеной, довлела над всем.

Разглядывание через зарешеченные окошки, щелканье засовов, внимательные глаза жандармов, «все в порядке, ваше благородие, извините, проходите…» — процедура, хорошо знакомая Викентию Павловичу. Через тюремный двор, мимо серых одноэтажных корпусов прачечной, мастерских, больницы он прошел к основному тюремному зданию. С начальником тюрьмы была договоренность: Чистякова приведут не в комнату для допросов, а в кабинет одного из старших офицеров. Даже подадут чай. Викентию Павловичу хотелось, чтобы осужденный почувствовал себя спокойно, расслабился, чтобы беседа шла простодушно и доверительно.

Еще до отъезда из Саратова Петрусенко просмотрел протоколы допросов двух убийц Каретникова. На первый взгляд, дело выглядело довольно просто. Два приятеля — бондарь Чистяков и скорняк Сабанеев выпивали в трактире на Стрелецком переулке. Переулок этот прямиком выходит на площадь перед отелем «Палас». Чистяков и Сабанеев были уже хорошо навеселе, когда в трактир вошел «ванька» Машков, оставив свой пароконный экипаж у входа. Мастерская по выделке меха и кожи, где работал Сабанеев, находилась при городских извозных конюшнях, и тот хорошо знал всех кучеров, Машкова в том числе. Он замахал знакомому руками, громко зовя за стол, но Машков побрезговал пьяными, сел за другой. Сабанеев обиделся, стал жаловаться Чистякову на то, что Машков зазнайка, мало с кем дружит, сильно гордится своими породистыми рысаками и красивой коляской.

— А вот мы и прокатимся на его коляске! — озорно засмеялся Чистяков. — Пусть себе хлебает суп с требухой, а мы на его рысачках!..

Сабанееву фантазия приятеля очень понравилась.

— А то! Промчимся с ветерком! Не зазнавайся, брат, перед своими!

На нетвердых ногах они прошествовали к выходу, а проходя мимо Машкова, захохотали. Тот лишь молча зыркнул в их сторону и склонился над дымящейся тарелкой.

Дальше было ясно. Двое пьяниц, не совладав и вправду с мощными жеребцами, пронеслись по переулку, вылетели на простор и, грохоча по булыжникам, налетели на переходящего через площадь к отелю Каретникова. Не останавливаясь, кони понесли коляску дальше, въехали на другую улицу и, резко повернув за угол, грохнули коляску об стену дома. И только тогда стали. Чудом уцелевшие, но совершенно обалдевшие угонщики далеко не смогли уйти: городовой и подбежавший на его свистки дворник схватили их, пытавшихся спрятаться, во дворе того же дома. На допросе в полицейской части они ничего не отрицали. Да и свидетелей было достаточно: половой из трактира краем глаза разглядел в окно, как, выйдя, они пошли прямо к коляске, выбежавший на грохот копыт Машков не мог не узнать рыжую шевелюру Сабанеева; да и на площади, хоть и немного, но все же оказались люди, все видевшие.

…Судя по всему, до ареста Чистяков был краснощеким, добродушным малым, полноватым, веснушчатым, озорным. Теперь же, резко похудевший, с обвисшими складками кожи на щеках и шее, он смотрел тускло, одичало. Скоро доброжелательная обстановка кабинета подействовала на него, и как только Петрусенко заговорил о его преступлении, арестант расплакался, как ребенок. Слезы ручьями текли по его щекам, а сам парень, утирая их ладонями, шмыгая носом, говорил взахлеб:

— Господин следователь! Ведь никогда в жизни даже за грубое слово не привлекался! На что силен был, а даже на кулачках не дрался, право слово! А тут сразу в убийцы!..

— Тяжело вам в тюрьме?

Чистяков размазывал слезы по щекам, плакал не стесняясь.

— Если жив останусь, выйду на волю, в рот поганого зелья не возьму! Ведь до чего дошло — сам дьявол примерещился! Сколько раз от людей слышал и сам говорил: «Бес попутал!» Думал, так… слова. А вот попутал же, он сам, бес!

Викентий Павлович налил в стакан чаю, позвенел ложечкой, подвинул арестанту.

— Попейте, успокойтесь… Вы говорите: «Бес попутал», а ведь именно вы, Чистяков, предложили товарищу угнать лошадей, прокатиться?

То ли горячий чай хорошо подействовал на Чистякова, то ли он сам сумел взять себя в руки. Но отвечал уже спокойно, даже задумчиво.

— Это верно, не отрицаю, я сказал: «Давай проучим Машкова, прокатимся на его рысаках». Но ведь от слов до дела долгая дорожка. Я спьяну куражился, а вот взялся бы за вожжи и вправду — как знать…

— Однако вы с Сабанеевым сразу после ваших слов вышли на улицу и подошли к коляске. Разве не с намерением «прокатиться»?

— Да, верно, вроде так… И не совсем так… — Чистякову, казалось, было досадно, что следователь его не понимает. — Я ведь когда мимо Машкова шел, смеялся, и когда к коляске подошел, и когда Сабанеев уже на козлы полез… Как бы вам объяснить… Все еще мне казалось — мы шутим, пугаем Машкова. Вот крест святой — делать-то дело до последней минуты я и не помышлял.

— Значит, в последний момент остановиться не смогли?

— Значит так, — тоскливо махнул рукой парень. — Говорю же, бес попутал! Прямо толкнул меня на козлы!..

Петрусенко интересовался личностью своего собеседника. Чистяков был коренной саратовец, родом из работящей, мастеровой семьи. Рано отдан в ученики бондарю — двоюродному дяде, только-только завел собственное дело. Был еще холост, смирного нрава, не лидер, наоборот: легко поддавался чужому влиянию… Сколько таких, по сути, славных, но недалеких молодых людей успел уже повидать Петрусенко! От глупого бездумства, или из желания угодить приятелю, или просто покрасоваться своей удалью — все равно отчего, но легко попадали они в криминальные истории и оказывались за тюремными воротами. Как правило, бывали при этом сильно пьяны. Очнувшись и протрезвев — убивались-каялись, но исправить сделанное оказывалось невозможно. Не раз Викентий Павлович с тоской думал, глядя на испитые молодые лица, что гибнет главная сила и опора нации — мастеровые, рабочие люди! Почему? Какая безысходность гнетет их? Ведь столько дел в стране, столько возможностей для умелых рук! Может быть, причина в усилившемся в последние годы расслоении общества? Неприкрытый, давящий блеск богатства одних и отупляющая обыденность других… Обыденность, в которой почти каждый шаг — неразрешимые проблемы… Как знать, не был ли тот ужасный, кровавый катаклизм трехгодичной давности попыткой этих людей вырваться из засасывающей обыденности, где пьянство — единственный уход от нее? Вырваться, спасти себя! И стоит ли все сворачивать на группу террористов, финансируемых Европой? Не все так просто…