Полина Дашкова - Никто не заплачет

— Значит, были у него свои уважительные причины, — Уваров налил еще водки, — может, он его прощупывал таким образом, прежде чем принять решение. А может, просто хотел срочно выяснить адрес. Согласись, дойти с человеком до квартиры это самый быстрый и оригинальный способ выяснить адрес, если очень надо, а задействовать свои каналы некогда, и светиться лишний раз не хочется. Базар так, для отвода глаз. Ведь Зелинский был лопухом. Вот профессионал и сыграл на этом. Ладно, давай выпьем за профессионалов.

Они опять беззвучно чокнулись, глотнули водки, зажевали хлебом с ветчиной.

— Не знаю, может, у меня совсем крыша съехала, — задумчиво произнес Мальцев, — понимаешь, я тут вспомнил, к нашему разговору о том, кого жальче, красивых или некрасивых. У нас среди жертв банды была Веденеева Марина Александровна, она мне в душу запала. Очень красивая женщина, даже на каких-то конкурсах красоты побеждала. А сегодня я говорил с Завьяловым, владельцем издательства, в котором работал убитый. Про переводчицу расспрашивал, про их отношения. Завьялов сказал, что из всех друзей Стаса лучше всего про это мог бы рассказать некто Веденеев, но он уехал в Канаду. Фамилия, конечно, распространенная, однако, я думаю, завтра надо еще раз то старое дело просмотреть, на свежую голову. А то ведь я пока все так, по памяти. Я с Завьяловым только сегодня вечером говорил, всего-то четыре часа назад.

Уваров щелкнул наконец зажигалкой, закурил сигарету, которую все это время вертел в руке.

— Ну вот, а говоришь — висяк. Ты, Гоша, главное, не раскисай раньше времени.

— А ты, Юра, раньше времени не радуйся.

— Радоваться, Гоша, надо всегда, независимо от времени и обстоятельств. Особенно когда совсем нечему, разве что жизни как таковой и ее хитрым сюрпризам.

— Сюрприз будет, когда наш с тобой неуловимый Джо засветится наконец в замечательном ресторане «Трактир». Кстати, кухня там классная. Особенно хороша осетрина по-монастырски.

— Мороженая небось?

— Свежая. Честное слово, Юра, свежая. А еще — кулебяки. Ох, Юра, какие там кулебяки, — Гоша зажмурился, — и огурчики малосольные, с чесночком, с укропчиком. Нам бы сейчас к водке, а? У тебя Аленка огурчики солит?

— Бывает иногда. По большим праздникам. Ты бы про эти кулебяки-огурчики лучше Сквозняку рассказал. Может, он соблазнится, кушать захочет, заглянет к другу детства в придорожное заведение.

— Слушай, а может, тряхнуть Чувилева? Знает ведь наверняка.

— Нет, Гоша, рано. Спугнем. Да и не обязательно, что знает. Вполне возможно, связь у них односторонняя.

Саша Сергеев выходил из запоя.

Было раннее прохладное утро. Подмосковные Мытищи еще спали тихим рассветным сном. Саша постоял у открытой балконной двери, подышал чистым воздухом. Потом опохмелился ста граммами, сжевал горсть прошлогодней квашеной капусты, закурил и долго сидел на трехногой табуретке, тупо глядя перед собой опухшими, красными глазами и пытаясь сообразить, болит у него голова или уже не болит.

— Чаю выпьешь, что ли?

Сашина верная подруга Анжела, маленькая, востроносая, с всклокоченными черно-белыми волосами, стояла на пороге кухни.

— Чаю хорошо бы, — задумчиво произнес Саша, — и это, пожрать чего-нибудь.

— Чтоб пожрать, надо заработать, — резонно заметила Анжела, прошлепала в стоптанных тапках к раковине и стала мыть посуду.

Жизнь Саши состояла из черных и белых полос, которые сменяли друг друга со странным, почти мистическим постоянством и напоминали лунные циклы. За светлым и ярким периодом запоя, когда море по колено, хочется петь душевные песни и со всеми дружить, следовал мрачный период трезвости. Саша становился злым и жадным. Ему хотелось денег, как можно больше и скорей.

Если в тяжелые дни трезвости Саше удавалось раздобыть много денег, подруга Анжела не портила ему последующих светлых дней запоя.

Анжела работала медсестрой в районном психдиспансере. Они с Сашей познакомились пять лет назад. В учетной карточке голубоглазого светловолосого красавца стоял противный диагноз: «олигофрения в стадии дебильности». Много лет Сергеев добивался от врачей, чтобы диагноз сняли.

Единственной Сашиной страстью были автомобили. Он знал про них все, мог обнаружить и устранить любую поломку с закрытыми глазами, был отличным водителем, но водительских прав получить не мог из-за своего диагноза.

У медсестры Анжелы тоже была страсть. Когда-то в ранней молодости она вышла замуж за тихого, милого инженера, которого очень любила. Инженер ее тоже любил, и все бы сложилось хорошо, если бы не свирепый нрав свекрови, которая поклялась сжить со свету ни в чем не повинную невестку. Взаимная ненависть двух в общем-то незлых и неглупых женщин раздувалась с каждым днем все больше, заполняла пространство маленькой двухкомнатной квартиры, не давала дышать тихому инженеру. Он любил обеих, ничего не мог поделать и умер от инфаркта в тридцать лет.

Обе, мать и жена, знали, что у него слабое сердце, и обе потом еще несколько месяцев пытались добить друг друга взаимными обвинениями: это ты его до вела.

С тех пор страстью Анжелы стал поиск сироты. Круглого сироты, чтобы ни матери, ни отца, никаких тетей и дядей. Задача оказалась нелегкой. Если попадались круглые сироты мужского пола, то что-то обязательно было не так. Либо возраст не подходил, либо внешность и характер. Иногда отпугивало слишком уж безоглядное пьянство, иногда чересчур уголовная биография. Бывало, что все подходило, однако в последний момент появлялась жена сироты и уводила его за руку от Анжелы.

Приглядевшись к красивому одинокому автомеханику Саше Сергееву, который посещал психдиспансер исключительно с одной целью — снять диагноз, прочитав внимательно его учетную карту, Анжела поняла: это то, что ей нужно.

Саша оказался сиротой с рождения, мать умерла во время родов. Больше никаких родственников не было. Жены и детей тоже не было. Что касается диагноза, то Анжела, проработавшая к этому времени в психдиспансере восемь лет, поняла: его вполне можно снять. Но просто так этого никто не сделает.

Саша совал врачам взятки не правильно, бестолково. Он не знал как и кому, а главное, сколько Анжела знала. Диагноз был снят. Саша получил водительские права. Они с Анжелой стали жить вместе.

Несмотря на продолжительные счастливые запои, водка все-таки не была главным делом Сашиной жизни. Она оставалась для него чем-то вроде хобби. А самым главным, заветным, трепетно-любимым делом были для него машины. Серебристый «Форд», матово сверкающий, летящий, как птица, над ухабами и грязью подмосковных дорог, стал для Саши хрустальной мечтой. «Форд», собственный, родной, снился ему ночами и не давал спиваться окончательно.