Сергей Высоцкий - Наводнение

А мальчишка узнал…

Игорь Васильевич вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит, и оглянулся. Переулок был пуст. Только в конце его, у самой набережной, шли два офицера. Корнилов стал разглядывать окна соседнего дома и встретился взглядом с каким-то стариком, сидевшим в квартире первого этажа. Он смотрел на Игоря Васильевича пристально, не отводя глаз. Корнилов слегка поклонился старику, и ему даже показалось, что и старик чуть заметно кивнул.

«А ведь дед наверняка пенсионер. Сидит у окна, разглядывает прохожих от нечего делать. Или гуляет где-нибудь поблизости. Может быть, он что-то видел? Хотя тут ведь всех опрашивали…»

Подумав так, Корнилов все же пошел в ЖЭК и выяснил, кто живет в той квартире, откуда выглядывал старик. Паспортистка, полистав свои книги, сообщила ему, что четвертую квартиру занимает семья Казаковых. Мать со взрослым сыном и больной дед.

На лестнице было темно. Откуда-то, наверное из подвала, тянуло холодом, запахом сырых дров. Игорь Васильевич зажег спичку и с трудом разглядел цифру «4» на огромной обшарпанной двери и старинный звонок с надписью «Прошу повернуть». Он повернул. Дверь тотчас отворилась, словно Корнилова уже давно поджидали. На пороге стоял мужчина лет двадцати восьми — тридцати с красивыми, уложенными волной волосами. Судя по гримасе разочарования, промелькнувшей на его худом, чуточку аскетичном лице, мужчина кого-то поджидал.

— Вы к кому? — спросил он после секундного замешательства.

— Прошу прощения, — сказал Корнилов, доставая удостоверение. — Я из уголовного розыска. Мне бы хотелось поговорить…

Еще не закончив фразы, он увидел, как лицо мужчины стала заливать краска. Корнилов давно уже не придавал значения тому, как реагируют люди на неожиданный приход милиции. Растерянность или спокойствие, бледность или краска на лице — это могло ровно ничего не значить. Нужно было хорошо знать человека, чтобы делать выводы.

— Мне бы хотелось поговорить с товарищем Казаковым. Вас зовут Игнатий Борисович?

— Да. Проходите, пожалуйста, — пригласил мужчина, справившись с растерянностью. — Вот сюда можно повесить плащ… — Он отступил от дверей, пропуская Корнилова.

— Два дня назад здесь, в переулке, ограбили кассира. Это произошло днем, но, может быть, кто-то из вашей квартиру находился дома? И смотрел в окно…

— К нам уже приходили из милиции, — словно бы обрадовавшись, быстро ответил мужчина. — Разговаривали с мамой. — Он открыл дверь в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Усадив Корнилова в скрипучее кресло, сам присел на краешек стула, всем своим видом показывая, что визит Корнилова в эту квартиру случаен и тотчас закончится. — Ни меня, ни мамы в то время не было дома.

— Вы живете втроем?

— Да. Третий — дед. Но он уже много лет болен… Паралич.

— А ваш дедушка ничего не видел, Игнатий Борисович?

Казаков развел руками и снисходительно усмехнулся:

— Вы понимаете, дед… — Он понизил голос и, оглянувшись на прикрытую дверь в другую комнату, покрутил длинными пальцами у головы.

Корнилов вспомнил очень пристальный, но вполне осмысленный взгляд лохматого старика и подумал: «Неужели у сумасшедшего может быть такой умный взгляд?»

— А если мне попробовать поговорить с ним?

— Но ведь он болен… Не повредит ли это ему? — с сомнением произнес Казаков. — Можете попытаться, впрочем…

Он поднялся со стула и сделал несколько шагов в нерешительности, будто надеясь, не передумает ли Корнилов. Игорь Васильевич отметил, что у Казакова ладная спортивная фигура, и почему-то подумал: «Интересно, он еще не женат или успел уже развестись? Хотя, впрочем, с больным дедом, наверное, забот немало».

Они вошли в большую, узкую комнату, и в нос резко ударил затхлый воздух. Корнилов только чуть позже понял, что все здесь провоняло сигарным дымом. Первое, что бросилось ему в глаза, — старое штурвальное колесо на стене и в нем поблекшая фотография большого парохода. Длинная труба придавала пароходу старомодный вид. Еще на нескольких развешанных на стене фотографиях, в черных, посеревших от пыли рамках тоже были изображены пароходы.

Масса старых журналов на полках вдоль стены, просто разбросанных на полу, на маленьком круглом столике. Но Корнилов тут же отвел глаза от них и взглянул в окно. За легкой кружевной занавеской, за пыльным стеклом огромного венецианского окна виднелись ограда церковного дворика и кусок переулка. Перед окном в кресле-каталке сидел человек. На скрип двери он обернулся, и Корнилов узнал его. Это был тот самый старик, которого он видел с улицы.

— Здравствуйте, — сказал Игорь Васильевич.

Старик кивнул.

— Он немой, — прошептал Игнатий Борисович, глядя в сторону. — И слышит плохо. Ему надо писать. Да вы присаживайтесь. — Он пододвинул Корнилову стул с высокой резной спинкой. — Вот тут и бумага у нас всегда лежит…

Старик смотрел с интересом, и Корнилову показалось, что он рад его приходу. Взяв из стопки лист бумаги, Игорь Васильевич написал: «Два дня назад в Тучковом переулке напали на кассира. Вы ничего не видели из окна?» Закончив писать, он протянул листок старику и хотел дать карандаш, но тот проворно вытащил из нагрудного кармана суконного френча шариковую ручку и стал медленно писать на том же листке.

Корнилов вдруг спохватился, что не знает, как зовут старика, и спросил об этом у Казакова-младшего.

— Григорий Иванович.

В это время в прихожей хрипло тренькнул звонок, и молодой Казаков пошел открывать дверь. Старик неожиданно, рывком наклонился к Корнилову и сказал хрипловатым голосом:

— Скажите ему… — он кивнул лохматой головой на дверь, — пусть оставит нас вдвоем, — и уселся как ни в чем не бывало.

Корнилов растерянно кивнул: «Вот тебе и номер! Казаков-старший, видать, большой хитрец».

Старик продолжал медленно и старательно писать. Вошел внук и в нерешительной позе остановился рядом. Он словно бы хотел сказать: «Ну как, убедились, что дед вам ничем не может помочь? Тогда до свиданья, у меня дела».

— Игнатий Борисович, вы не беспокойтесь… Мы с вашим дедушкой побудем тут одни.

Игнатий Борисович удивился, чуть вскинув брови.

— Пожалуйста, пожалуйста, если дедушка что-то видел… — Он постоял несколько секунд и вышел, притворив дверь.

Старик подкатил свое кресло вплотную к Корнилову и прошептал:

— Вы не удивляйтесь. Спрашивайте. Я как увидел вас в переулке, сразу понял, откуда вы. И как на кассира напали, я видел. — Говорил он медленно, с трудом.

— Почему же никому не сообщили об этом? — Корнилов понимал, что в первую очередь надо расспросить старика о том дне, а не удивляться его мнимой болезни. Надо было поскорее узнать главное — видел старик преступника или нет?