Керен Певзнер - Смерть саксофониста

— Откуда она знает? — вместо меня ответила Лина. — Ее же не было, когда Руби умер.

— А вы где были, уважаемая?

— А я еще раньше уехала.

— Тогда откуда вы знаете о смерти Вольфа и о том, что госпожи Вишневской там уже не было?

— Мне позвонила официантка и рассказала, — понимая, что потом последуют вопросы об официантке, Лина продала свою осведомительницу с потрохами. Борнштейн тщательно все записал и, обратившись ко мне, спросил:

— Вы можете рассказать, как все было?

— Как вам сказать, Михаэль… — я задумалась. — Если бы я знала, что произойдет в тот момент, я бы, конечно же, вертела головой по сторонам, чтобы ничего не упустить. А так… — я пожала плечами. — Мы с Линой стояли вот тут, около эстрады, и разговаривали об общих знакомых. Заиграла музыка. Гершвин, по-моему, и я еще подумала, что сегодня эта мелодия уже звучала, и в первый раз исполнение было гораздо лучше.

— Очень интересно… А почему вы так решили?

— Там идет такое небольшое вступление. Та-тата-та-та… — пропела я, а потом вступает саксофон. Так вот, на этот раз саксофон не вступил, и я удивилась, как это можно играть «Рапсодию в стиле блюз» без сольной партии.

— Да, действительно, — согласился со мной Михаэль, — некрасиво.

— Этим музыкантам только деньги заработать, — встряла Лина. — А то, что их музыка уши резать будет, никого не касается.

— Лина, ну, что ты… — мне не понравилась ее реплика, но я поняла, что она переживает из-за того, что не владеет инициативой.

— С музыкантами я еще пообщаюсь, а вот от вас обеих мне точно нужно узнать, с точностью до минуты, кто где был и что происходило.

— Когда мы с Денисом уходили, Руби еле держался на ногах, — вспомнила я. — Еще подумала: когда он успел так нализаться?

— Что? — не понял следователь.

— Это русский жаргон, обозначающий, что Руби выпил сверх меры.

— Как он выглядел?

— Шатался, лицо потемнело, нес всякую чепуху заплетающимся языком.

— В котором часу вы ушли?

— Без двадцати двенадцать, примерно через полчаса после его выступления… К тому времени его уже отравили?! — догадка озарила меня, и я ахнула.

— Да, Валерия. Руби не был пьян. То есть он пил, но совсем немного, и того количества алкоголя, что был обнаружен в крови, недостаточно для потери координации движений.

— Боже мой! — ужаснулась Лина. — Мы-то думали, что он пьян…

— Мы проверили все бутылки и бокалы на его столе. Нигде нет и следов яда. Остается только одно: он выпил из чужого бокала, и этот бокал ему поднес убийца. Но кто? — Михаэль обвел нас глазами. — Поэтому мои работники опрашивают всех, кто был на свадьбе. Может быть, кто-то видел, что Вольф пил у чужого стола? Ведь многие бокалы к тому времени перекочевали в мойку… Михаэль покачал головой. — Вообще-то все выглядит странно. Ротовая полость у него синюшная и изъязвленная. А это указывает на то, что Вольф яд выпил. Но обнаружен этот чертов яд только в крови. А в желудке нет. Выходит, не выпил? — Михаэль встал и засунул руки в карманы форменных брюк. — Какая-то инъекция тропического алкалоида…

И тут я почему-то вспомнила, как Руби, закончив играть, поморщился и облизал губы.

— Саксофон! — закричала я. Лина с Михаэлем уставились на меня, как на полоумную. — Мундштук!

Чтобы меня не перебили, я принялась быстро излагать свою версию:

— Я видела Руби перед тем, как он полез на сцену. Он не был пьян. Просто лицо раскраснелось. Но это могло было быть и от жары, и от возбуждения. Он легко вскочил на эстраду. И когда играл, не сделал ни одной ошибки. Значит, все было в порядке. А вот когда закончил, то ясно было видно, что у него болят губы — он морщился и дотрагивался до них. Я еще подумала: это оттого, что с непривычки или мундштук чужой. Но это был яд! категорически закончила я.

— Глупости! — брякнула Лина. — Яд горький, а Руби играл несколько минут. Неужели он не почувствовал горечь?

— Если Михаэль говорит, что яд сильный, то его можно было нанести не на весь мундштук, — запальчиво отстаивала я свою версию. — Вполне достаточно небольшого пятнышка… Ищите у Руби во рту ранку, вроде укола! — заключила я.

— А что ж, это мысль… Где у вас телефон? — Михаэль набрал номер полицейского управления.

— Виктор? Это Борнштейн. Проверь, пожалуйста, имеется ли во рту у Вольфа ранка, как от укола? Что? Да? Спасибо.

Михаэль посмотрел на меня, и я поняла, что подразумевают под выражением «квадратные глаза».

— Что? — подавшись вперед спросила Лина.

— Есть след укола на внутренней стороне нижней губы. Вокруг него самая большая язвочка…

— Ну, ты даешь, подруга! — сказала Лина и восхищенно выматерилась.

Мне стало неудобно перед Михаэлем. Он как будто не знает русского языка. Но кто их разберет, полицейских?

С начала визита старшего следователя прошло около часа. Лина поднялась со стула.

— Вижу, что у вас свои дела, а мне нужно срочно повидать вдову.

— Я объясню тебе, как доехать, — сказала я с облегчением. Поездка к Вольфам для меня отменялась.

— Конечно, вы понимаете, госпожа Коган, — со всей серьезностью произнес Борнштейн, — что в интересах сохранения тайны следствия вы должны весь наш разговор держать в секрете…

— Вот так всегда, — вздохнула Лина, — как только узнаешь что-нибудь стоящее, вечно на свет божий вылезает или тайна следствия, или высшие интересы, или еще подобная хренотень. Обещаю, пока не найдете убийцу, ничего никому не скажу. Но потом — напишу первая!

— Согласен, — невозмутимо отреагировал Борнштейн.

Проводив Лину до дверей, я вернулась в салон.

— Скажите, Валерия, музыканты из ансамбля на свадьбе говорили по-русски?

— Да, — кивнула я.

— Ничего не поделаешь, — развел руками Михаэль, — прошу вас составить мне компанию. Не возражаете?

— Чего уж там… — и я пошла собираться.

До Оленьего парка мы добрались минут за пятнадцать. На просторной стоянке, вчера вечером не вмещавшую все машины гостей, сегодня стояли на приколе лишь три машины. Одна из них, не первой молодости микроавтобус, была украшена по борту разноцветной надписью «Ансамбль Ностальжи».

Банкетный зал выглядел уныло. Столы ощетинились ножками перевернутых стульев, со стен сняли композиции из цветов и листьев, а лампы светили в полнакала.

В дальнем углу зала, на эстраде, репетировали музыканты. Слышалось треньканье гитары и приглушенный разговор.

— Интересно, кто из них саксофонист? — шепотом спросила я.

— А это мы сейчас узнаем, — Михаэль подошел к музыкантам, — можно вас?

К нам на площадку перед эстрадой спрыгнул длинноволосый парень с маленькой золотой сережкой в левом ухе.

— Я вас слушаю…

— Следователь Борнштейн, — официально представился Михаэль, — а это госпожа Вишневская, она помогает мне с переводом.