Луис Рохелио Ногерас - Современный кубинский детектив

— У него был пакет?

— Пакет? Да, он нес под мышкой что-то завернутое в газету. Я видела его, потому что, когда он идет к себе в зоопарк, он обязательно должен пройти мимо меня. Он работает в зоопарке, вам это известно? Он очень любезен и всегда спрашивает, как я себя чувствую, потому что знает, что такое артрит, знает, какие это боли: словно от раны, словно кто-то внутри ломает тебе каждую косточку. Знаете, сколько раз пришлось мне делать снимки с позвоночника? Конечно, нет! Да я и сама не помню! Нет, даже врагу не пожелаю такой болезни! А у вас не болит иногда? Только не артрит, не дай бог! Так и кажется, будто кости разламываются, будто в шейных позвонках завелись муравьи, а доктор говорит, что...

Осорио сел, кинул взгляд на альманах «Сельскохозяйственный год», потом повернулся во вращающемся кресле, чтобы удобнее было просмотреть папку с документами, которую протянул ему Рубен. Сняв фуражку, сержант положил ее на стол и, расправив примятые каштановые волосы, сел против Осорио. Достал сигарету, закурил.

— Я беседовал с женщиной, которая кричала, — сказал Рубен и вынул из кармана блокнот, где делал пометки, чтобы потом перенести их в тетрадь.

Осорио поднял глаза от папки.

— Она говорит, что не видела, когда он падал, а лишь когда его стали терзать львы. Тут она и закричала.

— Итак, значит, никто не видел, как он упал.

— Никто, но есть одно интересное наблюдение. Согласно твоему распоряжению, я поговорил со служащими зоопарка, с теми, кто ухаживает за животными. Один из них, товарищ Аугусто, сказал, что видел Хайме Сабаса утром, он шел в сторону рва со львами, под мышкой у него был пакет, а рядом с ним шел мужчина.

Осорио положил локти на полированную крышку стола.

— Полный, похожий на адвоката, в очках с черной оправой?

Рубен отрицательно покачал головой.

— Нет. Высокий, с усами и без очков. Аугусто сказал, что не знает его.

— А в котором приблизительно часу это было?

— Утром, часа он не помнит.

— Они спорили?

— Нет. Он говорит, спокойно беседовали.

— Так. Человек выходит рано утром из дома на работу. Под мышкой у него сверток, неизвестно с чем. Его видели с высоким усатым мужчиной, который не носит очков, он шел к месту, где его позднее обнаружили мертвым. Человеком, которого мы знали как Сабиту, интересовался также еще один мужчина, внешне похожий на адвоката. После этого погибшего уже никто не видел до тех пор, пока его не заметила женщина во рву со львами, куда случайно упасть невозможно.

— Ограда, идущая от стены, страхует от несчастных случаев, при головокружении например...

— Правильно, Рубен, иначе говоря, мы должны исключить случайное падение. И тогда нам остается альтернатива: либо это самоубийство, либо убийство.

— Судя по всему, Хайме любили и товарищи по работе, и соседи. И Петронила, его жена, уверяет, что никаких денежных затруднений у них не было.

— Хорошо, — сказал Осорио, беря сигарету из пачки, предложенной Рубеном, — но недостаточно. — Он не торопясь закурил. — Как недостаточно оснований, чтобы предполагать убийство. Безусловно лишь, что обнаружен труп человека, который нес сверток, потом исчезнувший и представлявший, очевидно, интерес для кого-то, а может, и для нескольких лиц, этого мы не знаем. Знаем лишь, что содержимое этого свертка Хайме хранил у себя дома, откуда и вынес его сегодня утром.

— Наверное, это все же самоубийство. Послушай, обнаружилось обстоятельство, которое заставляет меня думать, что у Хайме были денежные затруднения, хотя его жена утверждает обратное. А это придает делу новый поворот.

— Какой же?

Рубен стал листать свой блокнот в поисках нужной записи. Осорио нахмурился.

— У него был еще один дом, где живет молодая женщина с ребенком пяти лет. Нужно выяснить, какие отношения связывали ее с Хайме.

— Что ж, этим стоит заняться, но нельзя забывать, что никто не кончает самоубийством, не имея к тому достаточно веских причин. Никто не кинется в ров со львами просто так, за здорово живешь. Еще замечу, что броситься может только живой человек, и никто, даже сумасшедший или совсем отчаявшийся, не смолчит, когда в тело его вонзятся зубы хищника. А служащий у клеток поблизости не слышал стонов Хайме.

— А если он не стонал?

— Предлагаешь испробовать на мне... — улыбнулся Рубен.

В дверь постучали.

— ...чтобы прокрутить все возможные варианты. — Рубен встал открыть. — Спасибо, Арриаса. — Он на ходу распечатал маленький пакет. — Вещи, которые были обнаружены у Хайме. Связка ключей, платок, пять песо и двадцать пять сентаво, документы, пачка сигарет, коробка спичек, детская книжка «Белоснежка и семь гномов».

Осорио раздавил окурок в стеклянной пепельнице; зазвонил телефон, Рубен снял трубку.

— Это тебя, судебный медик.

— Слушаю, доктор... да-да. Вы это установили? Хорошо, как только закончите, сейчас же позвоните, пожалуйста, мне. — Осорио повесил трубку и закусил губу. — Сабита не покончил самоубийством и не упал в ров случайно — его убили. Оружием послужило что-то острое, чем ему пронзили сердце.

Они уже пообедали, когда зазвонил телефон, прервавший их невеселые размышления.

— Слушаю... Осорио. Как вы себя чувствуете, Петронила? Да. Вы уверены, что именно их унес Сабас из дома? Да, не знаю, что и думать. Разрешите приехать к вам? Договорились, до скорой встречи, Петронила.

Осорио положил трубку, но руку с аппарата не снял; так он и сидел, уставившись в какую-то точку.

— Узнали, что было в свертке у Сабаса?

Осорио посмотрел на Рубена. Лейтенант напоминал сейчас боксера, который получил неожиданный удар в челюсть.

— Деньги? — допытывался Рубен.

Осорио медленно покачал головой, не сводя глаз с Рубена.

— Нет, не деньги. Петронила говорит, что это четыре гнома.

Петронила проводила их в гостиную, маленькую, но уютную. Женщина была уже в трауре. В ее усталых глазах блестели слезы, и она то и дело вытирала их белым платком.

— Итак, четыре гнома? — спросил Рубен, отставляя пустую кофейную чашку.

Петронила, коротко кивнув, вздохнула и жестом указала на горку.

— Как только я заметила, что их нет, я сейчас же вам позвонила.

Сквозь стекло горки можно было разглядеть посуду, аккуратно расставленную на полках, тоже стеклянных. На самой верхней бросалось в глаза пустое место.

— Они всегда стояли здесь. Стоило открыть дверцу, они сразу попадались на глаза, и я этим пользовалась. Ведь когда стареешь, память начинает подводить тебя... И чтобы не забыть о разных там бумажках, квитанциях, я всовывала их гномам в руки. Хайме мне их подарил, когда я начала работать в кукольном театре. Там я видела марионеток, но эти гномы не марионетки, они совсем другие — это тряпичные куклы, очень искусно сделанные, точно такие, как в сказке.