Адам Холл - Меморандум Квиллера

- Но в этом нет необходимости.

- И все же...

- Вы желаете принять участие в задержании?

- Если вы предпочитаете это выражение.

- Хорошо, - он поднял трубку. Всегда бывает радостно на душе, когда делаешь то, что хочешь, хоть и не обязан этого делать. Я не должен был присутствовать при предстоящих арестах хотя бы потому, что это потворствовало бы садистскому удовольствию видеть этих людей в тот момент, когда Немезида кладет руку им на плечо. Однако я помню одного из них, Раушнига, инспектирующим строй девушек, направленных в Дахау для "специального лечения". Они стояли раздетые вдоль стены в коридоре, и он отобрал десять из них для медицинских экспериментов. Не знаю, что именно произошло с ними, но знаю смерть их была нелегкой.

Я никогда не встречал двух других - Фогля и Шраде-ра, - но, по собранным мною данным, они превзошли доктора Раушнига в зверствах. Поэтому я позволил себе удовольствие посмотреть им в лицо в последний час их свободы. Да и для главной цели, которую я преследовал, решение принять участие в операции вместе с полицией "Зет" могло оказаться полезным. К тому времени, как по моей инициативе и в моем присутствии будет произведен третий арест, "Феникс" направится по моему следу. Цель оправдывает средства.

- Машина заедет за вами через пятнадцать минут, герр Квиллер. - Эберт расписался в получении документов. - Возможно, я буду иметь удовольствие еще раз встретиться с вами?

- Я вам это гарантирую, господин генеральный прокурор.

Салон красоты находился на Мариенфельдерплац; мы втроем вошли внутрь. Капитан полиции и сержант были вооружены, хотя и одеты в гражданское платье. Перегородка, перевитая вьющимися растениями, отделяла небольшие кабины от комнаты ожидания. Нас пригласили сесть, но мы продолжали стоять. В мраморном бассейне, выложенном в форме раковины, бил фонтан, и яркие тропические рыбки плавали в бассейне. Пурпурные газовые занавески драпировали стены, и свет лился с потолка из позолоченных окружностей, сделанных в виде солнца с лучами. Пахло дорогими духами. Стройная Венера стояла в мягко освещенной нише, опоясанная золотыми лентами диплома, полученного владельцем салона на Парижской выставке 1964 года.

Горничная, тяжеловесная девица с дикими, словно из джунглей, глазами, сказала:

- Герр доктор вынужден просить вас обождать его полчаса, так как он занят весьма тонкой операцией, - глаза расширились, - а клиентка - баронесса-Подол ее пурпурной греческой туники распахнулся, когда она повернулась, чтобы направиться к двери.

Капитан полиции знал, что не следовало раньше времени козырять своим удостоверением. Здесь мог быть еще один или даже несколько выходов. Вместе с сержантом я последовал за ним через низкие золоченые врата.

Доктор Раушниг находился в первой кабине. Его лицо округлилось с тех пор, как я видел его в последний раз, но сразу же узнал его и кивнул капитану.

- Джулиус Раушниг! - произнес капитан. Встревоженный нашим вторжением, он сказал, что его зовут доктор Либенфельс. Он никогда и не слышал о Раушниге. Капитан показал ему фотографию, сделанную в 1945 году в проверочном пункте американской армии на датском фронте, которую я обнаружил в архивах комиссии "Зет" среди прочих фотографий. Фамилии на них не были указаны, но мне этого и не требовалось.

Женщина в кресле выгнула шею, презрительно поблескивая на нас глазами сквозь какую-то мазь, которой было густо покрыто ее лицо. Я повернулся спиной, не желая более видеть Раушнига. Мне было даже противно слышать его. Чем больше он негодовал, тем больше дрожал его голос.

- Вы ошиблись, уверяю вас! - И так далее. - Это чревато опасностью для нежных лицевых мышц баронессы, если мне придется прервать процедуру! - И тому подобное.

Но я заметил жестикуляцию его рук, и разъедающее душу чувство мести вновь овладело мной. Лицо не бывает столь выразительно, как руки. А эти холеные белые руки, священнодействовавшие во имя тщеславия этой женщины, нежно, словно к цветку, прикасавшиеся к ее поблекшему лицу в попытке вернуть ему расцвет молодости, когда-то впивались в лица и тела девушек в Дахау, словно когти зверя, разрывающего мясо своей добычи.

Его руки жестикулировали в надушенном воздухе. Голос пронзительно захлебывался в отрицаниях. Встревоженная женщина закричала, а горничная в тунике растерянно замерла в дверях.

- Прошу вас следовать за мной, - сказал капитан.

- Я должен позвонить моему адвокату.

- Позвоните от нас.

- Но у меня нет обуви, пригодной в снежную погоду! Мой шофер заедет за мной только вечером.

- Машина у подъезда.

- Вы не имеете права отрывать меня от работы! Эта дама...

- Герр Раушниг, если вы мирно пройдете с нами, никому не придется испытывать никаких неудобств.

Он начал громко рыдать, а я, чтобы не слышать его, сосредоточил внимание на лице горничной; на нем был написан ужас, свет лампы отражался в ее глазах. Я обернулся к лампе с маленьким розовым абажуром и вспомнил белый абажур на той лампе, которая находилась в частной квартире гауптштурмфюрера Раушнига в Дахау. По разработанной им технике белый абажур, и пара перчаток, и обложки для книг были сделаны из человеческой кожи умелыми руками его сожительницы.

- Вы не можете забрать меня!

Баронесса завизжала, когда он бросился мимо горничной к двери. Сержант подставил ему ногу; чтобы удержаться, он ухватился за розовую занавеску и, падая, сбил плечом и сломал тонкую перегородку.

Он катался по полу, закутанный в газовую ткань. Банка с жидкой мазью свалилась со столика, испачкав ему брюки. Он что-то лепетал. Я перешагнул через него и вышел в приемную, оттуда на улицу и оказался ослепленным неожиданными фотовспышками.

- Обождите, - сказал я. - Сейчас его выведут.

(Я заблаговременно позвонил в отделение Ассошиэйтед Пресс и сообщил кое-какие сведения).

Когда Раушнига вывели, я встал рядом с ним, и фотокорреспонденты принялись за свое дело. К вечеру мое изображение появится в газетах, и "Феникс" увидит его.

7. КРАСНАЯ ЧЕРТА.

Пуля, выпущенная из маленького восьмимиллиметрового пистолета марки "Пельман и Розенталь МК IV", делает около двух тысяч оборотов в секунду и при выстреле с очень близкого расстояния оставляет рваную рану и ярко выраженный ожог, пронзая тело, словно сверхострое сверло в сочетании с паяльной лампой.

У Шрадера был разворочен череп, и лишь одну половину лица можно было распознать. Полицейский капитан вынул для сравнения фотокарточку, взял у секретаря письменное подтверждение личности самоубийцы и затем позвонил в уголовную полицию, так как теперь Шрадер переходил в их ведение. Он уже никогда не предстанет перед судом.

Я попросил разрешения присутствовать при первичном осмотре бумаг, но ничего, что могло бы привести меня к Цоссену, не обнаружил. Незадолго до выстрела кто-то позвонил Шрадеру по телефону. Голос звонившего и его имя были незнакомы секретарю. Прошел всего час, как мы покончили с Раушнигом, но слух о его аресте распространился быстро, и Шрадер предпочел уйти от ответа за свои деяния. Во избежание подобных казусов полиция "Зет" предпочитала действовать по возможности без промедления.