Адам Холл - Меморандум Квиллера

Однако, слежка напоминает вождение машины в том смысле, что, ведя ее механически, опытный разведчик может размышлять о чем угодно. Между Мариендорфом и Курфюрстендамм и обратно я много думал о Солли Ротштейне и делал это основательно, а не так, как раньше, когда под влиянием скоропреходящих эмоций я счел себя виновным в его смерти, убедил себя, что было бы недобросовестно использовать информацию, хранившуюся в оставленном контейнере. Но ведь он стремился к той же самой цели, что и я! Если бы я мог разоблачить неонацистскую организацию "Феникс", это явилось бы местью и за его смерть, и за смерть его жены, а только ради этого он жил и погиб. Я позвонил капитану Штеттнеру.

- Я давно уже пытаюсь связаться с вами, - сообщил он. - Я не знал, что вы переменили адрес.

Звуков подслушивания в аппарате я не слышал, но рисковать не хотел и сказал только, что примерно через час заеду к нему на службу.

Пошел дождь с мокрым снегом, и я поехал в БМВ, даже не глядя в зеркало заднего обзора. Все равно людям "Феникса" было известно о моей связи с комиссией "Зет". По дороге я думал о Кеннете Линдсее Джоунсе и о Грюневальдском озере. Потом мне показалось, что я наконец нашел ответ: Октобер приказал своим подручным сбросить меня туда, так как знал, что я слышу его распоряжение и буду убежден, что он действительно приказывает ликвидировать меня, поскольку именно в Грюневальд-Зее был сброшен мертвый Джоунс. Возможно, что ответ мой был правильным, но мне не нравилось, что он не выходил у меня из головы, и я решил вернуться к нему позднее.

Возможно, что последнее сообщение Джоунса в резидентуру, переданное им незадолго до смерти, поможет мне. Я помнил содержание сожженного мной меморандума, но подлинника сообщения Джоунса не видел. Если у него были основания считать свою гибель неизбежной, он мог как-то намекнуть на это, однако не в меморандуме, в котором было дано лишь очень краткое изложение его донесения.

Направляясь в комиссию "Зет", я послал в резидентуру сообщение со следующей просьбой:

"Прошу как можно скорее дать возможность познакомиться с подлинником последнего сообщения КЛД. Гостиница "Центральная", Мариендорф".

Капитан Штеттнер оказался один у себя в кабинете и поздоровался со мной в некотором замешательстве. Это был типичный для своей среды человек с решительным выражением лица и ясными, но невыразительными глазами. Следуя за святым, он мог бы совершать святые поступки, но, следуя за дьяволом, перещеголял бы самого сатану. Такие люди рождаются для того, чтобы повиноваться, и как сложится их жизнь, зависит от того, кто станет их вожаком. Штеттнеру было лет тридцать, и в нынешней обстановке его обязанности заключались в том, чтобы разыскивать подручных давно сгнившего маньяка и передавать их в руки правосудия. Родись Штеттнер лет на пятнадцать раньше, он, вероятно, получил бы соответствующее "образование" в организации гитлеровской молодежи, в 1939 году, наверное, перешел бы к штурмовикам и командовал одной из рот палачей, занимавшихся массовым уничтожением людей во имя своего бесноватого фюрера.

- У вас, видимо, бессонница, герр Квиллер?

- У меня не хватает времени для сна. - Не следы бессонницы отражались на моем лице, а следы обращения Октобера, и меня раздражало, что это было заметно. - Но вы сказали, что пытались связаться со мной.

- Да. Жаль, что вы не сочли нужным сообщить мне о перемене адреса.

- Я не знал, что вам потребуется моя помощь. Смущение Штеттнера заметно усилилось.

- До сих пор я полагал, что наши отношения предполагают взаимную помощь.

Я промолчал, и, всматриваясь в Штеттнера, с завистью подумал: почему мне сейчас не тридцать лет, когда никакие переживания не отражаются на человеке?

- Вы, кажется, хорошо знали доктора Соломона Ротштейна? - внезапно спросил Штеттнер.

- Я знал его очень давно.

- Во время войны?

- Да.

- Вы могли бы рассказать мне, какую работу он вел во время войны?

- Какую именно помощь я мог бы оказать вам, герр Штеттнер?

- Я понимаю, герр Квиллер, что вы вовсе не обязаны отвечать на мои вопросы...

- Говорите, я слушаю.

Штеттнер задумался, и мне показалось, что я даже увидел, как в голове у него от напряжения закрутились различные колесики, начищенные до блеска. Он был чиновником федерального правительства, а я - офицером разведки одной из оккупирующих держав и как старший по положению задавал тон в беседе. Разобравшись в этом, Штеттнер нашел необходимым следовать полагающейся в подобных случаях процедуре и доложил:

- Мы пытались "расколоть" шифр, но безуспешно. Хочу надеяться, что, может быть, вам это удастся; вы когда-то работали вместе с доктором Ротштейном и можете вспомнить, какие шифры он применял.

Мне сразу стало ясно, что произошло.

- Мы не смогли разыскать в Аргентине его брата, Исаака Ротштейна, и поэтому сами открыли контейнер, найденный в лаборатории на Потсдаммерштрассе, после тщательной проверки, нет ли в нем взрывчатки. В контейнере оказался стеклянный флакон и лист бумаги с зашифрованным текстом.

Я даже не припомню, когда бы мне еще так везло! А я-то предполагал, что мне придется долго уговаривать Штеттнера вскрыть контейнер и еще дольше показать мне его содержимое,

- Ну что ж, попробую.

Штеттнер попытался сделать вид, что не испытывает облегчения.

- Подлинник шифровки мы оставим у себя, а вам я дам точную копию. Вы должны тщательно хранить ее и никому не показывать, но полагаю, что предупреждать вас об этом нет необходимости.

- А я-то думал договориться с издателем "Дер Шпигеля" об опубликовании!

Штеттнер даже подпрыгнул.

- Это же недопустимо, герр Квиллер! Вы должны понимать необходимость... соблюдения секретности... - он начал заикаться и заговорил тише, а потом на лице у него появилась растерянная улыбка. - Вы же шутите... да, да, конечно, шутите.

Штеттнер не сразу пришел в себя, и, пользуясь этим, я спросил:

- А вы намерены открыть флакон?

- Начальство полагает, что это весьма опасно. Доктор Ротштейн всю основную работу вел в специальной лаборатории, находившейся позади той, на которую был совершен налет, и оборудованной специальной герметизацией. Один из сотрудников его лаборатории, допрошенный нами, сообщил, что доктор Ротштейн работал над некоторыми штаммами исключительно опасных для человека бактерий. Если нам удастся прочесть это зашифрованное сообщение и в нем не окажется каких-либо веских причин для вскрытия флакона, мы вынуждены будем уничтожить его, не открывая. - Он протянул мне серый конверт. - Вот ваш экземпляр. Желаю успеха.

По дороге в Мариендорф я заметил, что меня преследует маленькая серая машина, и привел ее до места, от которого до гостиницы "Центральная" оставалось около километра. Я вовсе не намеревался ехать туда, но, желая поскорее отвязаться от слежки, лишь создавал впечатление, что еду домой. "Хвост", ошибочно полагая, что знает, куда я направляюсь, окажется неготовым к внезапному изменению мною маршрута. Так и получилось - я "оторвался" от него, свернув с Риксдорфштрассе, вновь проверил, не следует ли он за мной, направился в ближайший парк и поставил БМВ около беседки, между двумя другими машинами.