Игорь Христофоров - След Альбатроса (Танцы со змеями - 1)

- На ют, - поправил Майгатов.

- Ну да, на ют... И стал перебрасывать мешки с юта на яхту.

- А коробки он не трогал? Там были еще коробки...

- Я видел. Нет, коробки их почему-то не заинтересовали.

- Бандит с юта... он, вы сказали, был такой крупный...

- Даже чересчур, судя по рассказам...

- Мне все ясно, - теперь уже вскочил Майгатов и, даже не заметив, была ли боль в боку, пробежался к окну и обратно. - Вот зачем им нужна была схема трюмов.

- Зачем? - с удивлением обнаружил прореху в уже сотканном полотне событий Иванов.

Под окном громко завелся двигатель машины. Чьи-то голоса вплелись в его монотонное рычание. Громко хлопнула дверь, и под вонючий выхлоп, добивший до второго этажа, до их комнаты, машина зашуршала по песку и битым кирпичам.

Майгатов поморщился от противного, муторного запаха и продолжил:

- Они решили, что мы успели до потопления "Ирши" перегрузить мешки из ее трюмов к себе на борт. А поскольку на юте лежало мало мешков, они вообразили, что остальные - в трюмах. Вот для чего им нужна была схема. И вот почему я здесь, - даже как-то обрадовался своему открытию Майгатов.

Оно ничуть не облегчало его судьбу и его болезнь, но снимало один маленький, ощутимый грузик с души.

- Возможно, - все-таки оставил немного места для сомнения Иванов, с удивлением наблюдавший, как густо покраснел, пока говорил, еще недавно такой мертвенно бледный Майгатов.

- Не возможно, а точно!

- Это могли бы на сто процентов подтвердить лишь Крутые, - вслух подумал Иванов. - Но гигант лежит где-то на дне Красного моря и кормит собою рыбок.

"Еще одна кровь," - подумал уже про себя Майгатов, впервые услышавший о гибели грузина. На дне души качнулась жалость к нему. Она не была такой сильной, такой подступающей горьким комком к горлу, как печаль об Абунине. Это была просто жалость к человеку, который, наверное, считал, что живет единственно верно, раз "зарабатывает" так много, и так и не понял, что он упустил, если бы жил иначе.

- Да и остальные уже на небесах.

- Каких... небесах? - не понял Майгатов, который уже начинал путаться в образных рядах контрразведчика.

- Самых обыкновенных. Взорвали мы яхту.

Новость оглушила Майгатова. Иванов немного помолчал, ожидая вопросов, но их не было, и он сам, в подробностях, рассказал об Али, о трассерах Перепаденко и о тех обгорелых обломках, что они вылавливали потом больше часа, так и не найдя ничего больше, кроме этих обломков.

Выговорившись, помолчал. Майгатов думал о чем-то своем.

- У меня к тебе просьба, - нагнулся за тумбочку Иванов, и Майгатов впервые с удивлением обнаружил, что там стоит кейс-дипломат. - Опиши страницах на пяти-семи все, что с тобой произошло. Плен. Кого видел. Побег. Особенно внимательно - внешности тех, кого видел. Про этого, с бородавкой, отдельно, в конце. Постарайся создать его фоторобот. А ты, часом, рисовать не умеешь?

- Нет. Умел бы, в офицеры б не пошел.

- Я бы тоже. Ну ладно. Хоть как можешь накалякай. Хоть примерно. Все равно главное - словесный портрет.

Положил на тумбочку стопку ослепительно белоснежной финской бумаги и ручку.

- Трудись, летописец. А я пока по больнице пройдусь. Посмотрю, ради чего наши врачи тут за эти копейки корячатся...

Майгатов, оставшись в одиночестве, с минуту посидел на койке, потом с грохотом передвинул стул к тумбочке, сел на него и подумал, что надо бы у Иванова попросить листов десять такой бумаги и сообщить наконец о себе маме и сестре. Теперь, когда он начал выздоравливать, в этом уже был смысл. Потом он подумал о том, что в школе, в сочинениях, ему тяжелее всего, муторнее всего давалась первая фраза, но, поскольку за этот труд оценка не предвиделась, он начал его по-автобиографичному:"Я, Майгатов Юрий Александрович..."

Пропевшая дверь заставила оторвать глаза от слепящей бумаги.

- Извини, что отвлекаю, - вошел в комнату смущенный Леонид Иванович. Мы хотели к тебе зайти, но этот кагэбэшник... Наверно, у нас это уже в генах. Боимся КГБ, хоть ни разу ни мне, ни родне оно больно не сделало...

- А кто - "мы"? - предложил свой стул Майгатов, а сам пересел на кровать.

- Я и... Лена.

Леонид Иванович так и не сел. И в том, что он траурно стоял, и в том, что отчеркнул Лену паузой, таилась какая-то горькая тайна.

- А что случилось?

- Понимаешь, утром было совещание. Пришло важное указание. Выделили... Лену.

- Куда выделили? - округлил глаза Майгатов.

После ивановских недомолвок и намеков новые намеки уже раздражали.

- В состав бригады... в Эфиопию. У них там - эпидемия.

- А когда она уезжает? - по этому длинному, с паузами и извинениями объяснению Майгатов понял, что Леонид Иванович что-то знает об их отношениях. А если не знает, то догадывается и боится сделать ему больно.

- Она... уже уехала, - наконец, выдохнул врач.

Майгатов ужаленно вскочил.

- Нет-нет, уже не успеешь. "Сверху" торопили.

- Это надолго? - постарался как можно спокойнее спросить Майгатов.

- На месяц... Ну, от силы - полтора.

Майгатов сопоставил со своими сорока сутками карантина, но, поскольку он так и не узнал, с какого именно дня они отсчитываются, то не нашел успокоения в душе.

- Она попросила передать, - торопливо достал он из кармана брюк сложенную вдвое продолговатую бумажку.

Пальцы Майгатова торопливо развернули ее. На белом листе аккуратным округлым женским почерком были крупно написаны семь цифр.

- Извини... У меня дела, - зачем-то пожал руку Леонид Иванович и быстро вышел из комнаты.

Майгатов подержал на весу только что пожимаемую свою кисть, словно она была сильнее его удивлена этим странным, извинительным рукопожатием и уж хотел было бежать за Леонидом Ивановичем, но вдруг понял: семь цифр телефон. Московский телефон Лены. Он, привыкший по севастопольским меркам, считать телефоном комбинацию из шести цифр, и ни разу в жизни не бывший в Москве, сразу и не догадался об этом.

Он бросился к окну, сквозь которое еще минут десять назад втекал противный гул двигателя и еще более противный, свинцовый запах выхлопа, но его отчаяние не могло вернуть время назад. По пустынному двору, по кучам битого кирпича легкий ветерок взъерошивал бумажки, гнал мелкий серый песок.

Под слипшимся чубом мелкими зернами сыпанул по лбу пот. Кажется, только теперь Майгатов почувствовал, что кондиционер все-таки давал облегчение, а сейчас, после того, как его забрали, воздух в комнате стал стремительно приближаться по температуре к воздуху за стеной и еще раз уже жарой - напомнил об исчезнувшей Лене.

- Юра, а почему ты не все рассказал? - ворвался в комнату голос Иванова.

- Я рассказал все, - не оборачиваясь, грустно проговорил в стекло Майгатов, и оно сразу подернулось мутнинкой, словно решило погрустить вместе с ним.