Эдуард Хруцкий - Зло

— Нет. Просто жизнь моя никак не наладится.

— Миленький, — Женька прижала его голову к груди, — мы же все так тебя любим. Потерпи, ну еще немножко.

— Я терплю, — вдыхая пьянящий запах женского тела, ответил Ельцов, — терплю. Но работать хочется, писать, кино делать. Никогда не думал, что буду об этом тосковать.

— Миленький ты мой, — заплакала Женька, — как они с тобой-то обошлись.

Подошел Анохин.

— Юрок, свою упустил, мою уводишь? — засмеялся он.

— Я такой.

— Ты у нас останешься. Тебе завтра в городе нечего делать. Поможете с Иркой нам разобраться после гулянки. Иди на террасу, там тебя Хамид ждет.

Хамид очистил часть стола и сидел непроницаемый, как изображение Будды.

— Садись, Юрик, разговор есть. Ох какой разговор!

На террасу поднялись Женька и Игорь с грудой тарелок и бокалов, грохнули их на стол, опустились устало на стулья, закурили.

— Что за разговор, Хамид? — спросил Ельцов.

— Отличный разговор, ох какой отличный.

— Так не дергай душу, у меня уже давно ничего хорошего не было.

— Ты свой очерк о Гасан-Кули помнишь?

— А то.

— Так вот. — Хамид расстегнул папку, вынул заполненный бланк договора. — Подписывай.

Юрий взял бумагу, прочел и, улыбнувшись грустно, положил ее на стол.

— Не выйдет, Хамид, я же еще вроде беглый каторжник. Судимость с меня не снята.

— Ай, друг, какие гадости говоришь. Дядя мой председатель нашего Госкино, он все оговорил в ЦК КПУ, а в Москве уже подписали все бумаги.

— Ты что, Юрок, — вмешался Анохин, — это же шанс.

— И еще какой, — засмеялся Хамид, — будешь работать для нашей студии. Подписывай, подписывай.

Юрий махнул рукой и поставил росчерк на трех экземплярах договора. Хамид, преисполненный важности, которая свойственна восточным людям, достал из папки два кассовых чека.

— Здесь все заполнено, напишешь сумму прописью и данные паспорта.

Ельцов прочитал расчетный чек и присвистнул. Полторы тысячи рублей.

— Не много, Хамид?

— Аванс, как положено, за сценарий и дикторский текст.

Он вынул из папки деньги.

Ну вот и нашла его первая настоящая работа. Ельцов держал на ладони две пачки денег, словно взвешивая их.

— Даже не знаю, как тебя благодарить, Хамид.

— Друзей не благодарят. Особенно автор режиссера. Это и будет твоим ответом на добро. Ты Женечку благодари.

— Не понял? — повернулся к Женьке Ельцов.

— Я, Юрик, встретила Хамидика и все ему рассказала. А он ответил «хоп», — захохотала Женька.

— Рад? — спросил Игорь.

— Ребята, ребята, — повторял Ельцов, больше у него не нашлось слов. Он обнял Женьку, Игоря, Хамида, и они несколько мгновений стояли тесно прижавшись друг к другу. Потом, конечно, выпили.

— Ты сколько дней будешь здесь, Хамид? — спросил Ельцов

— Две недели.

— Я через неделю сдам сценарий.

— Первый вариант?

— Окончательный.

— Хоп, — серьезно ответил Хамид.

Потом все разошлись по комнатам, а Юрий остался на террасе. В открытые окна вливался чуть горьковатый винный запах пришедшей осени. Ночью он становился особенно сильным и терпким.

Пролетел самолет во Внуково, рев его заглушил все остальные звуки. Когда звук затих, вдалеке пронзительно прокричала последняя электричка. Она прощалась с окутанными ночной тьмой дачными домиками. Юрий сидел, курил, дым уходил в темноту, и он думал не о сценарии, а о завтрашнем дне.

Да, конечно, у него сегодня была радость, только к ней примешивалось острое чувство беспокойства. Дядька, милый дядька, добрейшая душа. Человек, так много сделавший для него, завтра из-за племянника идет на огромный риск. И все слова о победе над Злом, о справедливости всего лишь прикрывают желание отомстить.

Из дома вышла Ирина, закутанная в халат, села рядом с Ельцовым.

— Дай, пожалуйста, сигарету, Юра.

— Ты же не куришь.

— Это было в другой жизни.

— Смотри-ка, — криво усмехнулся Ельцов, — у всех жизнь на части распадается.

Огонек зажигалки вырвал на секунду из темноты ее лицо. И оно показалось Ельцову трепетным и таинственным.

— Ты стала еще лучше, чем раньше.

— Ты только что заметил.

— Почему же, ты мне всегда нравилась.

— Я этого не замечала.

— Вполне естественно, ты же была женой моего товарища.

— Не был он никогда твоим товарищем… — Ирина глубоко затянулась. — Завистливым собутыльником был. Я читала твою книгу, а он приехал с работы и знаешь что сделал?

— Начал читать вместе с тобой? — пошутил Ельцов.

— Нет, вырвал ее у меня, порвал и стал топтать ногами. И кричал, если бы его тесть был замминистра, то у него тоже вышла бы книга.

— А теперь на ком он женился?

— Живет с замдиректоршей магазина «Новоарбатский».

— По нашим временам, это выше, чем любой министерский чиновник.

— Ты мне тоже всегда нравился, Ельцов. И теперь я свободна.

— Вот и прекрасно, Ириша, завтра я отвезу тебя домой, а вечером, если не случится ничего непредвиденного, пойдем в Дом кино.

— Не пугай меня, Юрка, что еще может с тобой случиться?

— В моем нынешнем положении — все что угодно.

— Как же они тебя замордовали, сволочи. — Ира положила руку на плечо Ельцова.

Они просидели так долго, уже переполненные огромной близостью, а потом Ельцов сказал:

— Замордовали, это точно. Но не совсем. Ты не бери это в голову, зачем тебе.

— Если мы будем вместе, твоя жизнь должна стать моей.

— Ты этого хочешь? — удивился Ельцов.

— Очень.

Рано утром Михеев позвонил Андропову. Трубку на даче взял помощник.

— Это я, доброе утро.

— Узнал вас, здравствуйте. Что-нибудь срочное?

— Аллюр три креста.

— Ждите.

Помощник взял трубку минут через пять, за это время Михеев высмолил две сигареты.

— Через час, там же.

— Есть.

Они встретились на лесной дороге, между деревней Раздоры и дачным поселком Новь.

— Вы что-то плохо выглядите, — сказал Андропов, — устали?

— Есть немного, Юрий Владимирович.

— Докладывайте.

Михеев сжато и точно обрисовал план операции.

— Ну что же, прекрасно. А что требуется?

— Постановление на арест и обыск генерала Болдырева.

— Любимца Щелокова. — Андропов задумался. — Но это вопрос решаемый. Пошли к машине, я сейчас позвоню зампрокурора. Он оформит все документы. Немедленно поезжайте к нему…

Машина остановилась у дома шесть в Большом Сергиевском переулке. Сережа Голованов вальяжно откинулся на заднем сиденье. За рулем сидел Ельцов-старший в видавшей виды кожаной Юркиной куртке, на Саше Звереве была напялена измазанная краской спецовка, и он был больше похож на маляра-халтурщика, чем на художника.

— У тебя все в ажуре, Саша? — Ельцов достал трубку.

— Муха не пролетит, Игорь Дмитриевич. И в Пушкарев, и в Колокольников все ходы законопачены.