Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

Он был все такой же пряменький, как гвоздь, узкобедрый и напружиненный, но плечи раздались, он был, как свинцом, налит крепкой силой, и в нем угадывалось рассудительное спокойствие взрослого человека и, похоже, уже не очень простого мужика, которого, кажется, почти веселит то, как я его разглядываю.

- Как ты меня нашел? - пробормотала я.

- Мать проговорилась... - пожал он плечами. - Не выдержала. Сказала, что ты Горохову спрашивала. Ну, а она у меня все про всех в городе знает. Сидит на своей кассе в аптеке, новости отлавливает! Такое агентство ТАСС для своих...

Гришуня в коляске заныл - ему не нравилось, что он не едет.

- Чей же это адмирал? - полюбопытствовал Клецов, закуривая.

- Чей-ничей, тебе не все одно, Петь9 - заметила я нехотя. - Видишь, требует, чтобы отчаливали?

- Ну, и куда ты с ним?

- К Гаше, конечно... Ты нашу Гашу помнишь? В Плетениху двигаем... На парное молоко!

- К Гаше тебе нельзя, Лиза... - вздохнул он.

- Вот только тебя не спросилась - куда мне можно, куда нельзя! - Я взбесилась совершенно неожиданно. Наверное, оттого, что, как ни верти, а я оказывалась перед ним виноватой. Он меня бомбил своими идиотскими открытками когда-то почти год. А я его начисто вычеркнула. Ну и что с этого? Мало ли что было в незабвенном детстве и молочно-восковом отрочестве. Той Л.Басаргиной давно и след простыл, и за ее закидоны я теперь не отвечаю. Так что я, уже не сдерживаясь, добавила почти злобно: И с каких пирогов ты возник? В отпуске, что ли?

- Не понял... - удивился он.

- Ну ты же, кажется, флотский? Значит, после своего подводного училища погоны носить должен! Плавать там... нырять! Стоять на страже рубежей! И чтобы боевая подруга, рыдая, махала вслед твоей лодке синеньким скромным платочком! Небось уже обзавелся такой? Чтобы махала?

Насчет подруги - это я пульнула напрасно. Хотя в то же время меня эта деталь его жизни почему-то очень даже заинтересовала. Просто так, конечно, в порядке нейтральной информации из биографии бывшего одноклассника.

- А можно насчет "синенького скромненького" потом? - невозмутимо ответил он.

- Какое там "потом", Петюня? - нагло ухмыльнулась я. - Никакого "потом" у нас не было никогда и не будет! Костер сгорел - и пепел по ветру... Мы разошлись, как в море корабли! И все такое... Вам - налево, нам - направо!

- Чем ты меня всегда пленяла, Басаргина, - задумчиво вздохнул он, уставившись на чайку, которая, усевшись на свае, разделывала какую-то рыбешку, - так это своей бесповоротностью. Все - наотмашку! Раз-раз! Пуля дура! Штык - молодец! Руби, коли, в атаку! И - никаких сомнений! Ладно, может быть, тебе это будет интересно?

Он вынул из кармана какой-то листик и протянул мне. Листик был сырой от клея и липнул к пальцам. Это была небольшая афишка, свежеотпечатанная, видно, в нашей городской типографии, черные буквы пачкались краской. Жирно смотрелось слово "Разыскивается!". Горменты сообщали, что им спешно понадобилась Л. Басаргина. Указывали телефоны, по которым надо звонить законопослушным гражданам. По какой причине я разыскиваюсь, не поминалось, но фото было мое - анфас и профиль, то самое, которое делали три года назад, перед судом. И уже поэтому было понятно, что Басаргина Л. злодейская злодейка. Правда, отпечаток был зыбкий и узнать меня можно было бы, только включив воображение.

- Это я на заправочной станции содрал... - сообщил Клецов. - А так по всем местам наклеено... Включая вокзал и магазины. И даже на нашей школе.

Я тупо рассматривала афишку. Выходило так, что Петро оказывался прав. К Гаше в Плетениху мне уже нельзя. Если меня ищут, то прежде всего пойдут по родным и близким. Из родных у меня тут никого не осталось, ну, а домоправительницу Панкратыча вычислить проще простого. Более того, и в город мне теперь даже сунуться нельзя. Да что там город? Наверное, и у гаишников на выездах уже есть что-то похожее. И в кассах на всех платформах для электричек. Как минимум запущен и словесный портрет. Вот только с чего они так переполошились?

Позавчера я еще безбоязненно огрызалась у паспортисток, а сегодня нате вам! Вынь им да положь!

Недооценивала я нашу ментуру, что-то они все-таки нарыли.

- Ты когда вернулась, Лиза?

- Вчера, - механически соврала я.

- Ладно, пусть так... У тебя есть куда смотаться? Место какое-нибудь? Люди? Ну, где-нибудь тебя же ждут? Может, в Москве?

В принципе, я слезы ненавижу, все эти рыдания, причитания, всхлипы и совершенно молчаливые истечения жидкости, которые на мужиков действуют безотказно. Вот Горохова отработанно пользовалась своей слезой как отмычкой. И больше всего я боялась, что этот дурачок решит, что я целиком и полностью сдаюсь на его милость и показываю это ревом. Но сдерживаться я уже не могла.

Солнце померкло, от недавней радости ничего не осталось, что-то в моей душе лопнуло, я осела на чугунный кнехт и заплакала. Гришуня уставился на меня из коляски и, сморщившись, присоединился, протягивая ручки и лепеча отчаянно: "Ай-я-яй!"

Клецов покачал коляску, чтобы его успокоить, но он орал все мощнее, и Петро крикнул мне:

- Как он выключается?

- Отстань...

Клецов сплюнул и куда-то убежал. За цистерной взревело и загрохотало, и он выехал к нам на здоровенном мотоцикле с коляской. Ну, конечно, представить Петра без его железяк было бы трудно: он еще в школе не вылезал с нашей станции детского технического творчества, они там вечно что-то собирали и разбирали и гоняли на картингах - трескучих повозочках на махоньких колесах.

Мотоцикл был старый, кажется "Урал", к которому была присобачена здоровенная никелевая выхлопная труба, обтекаемая коляска была красная, а не синяя, явно от другого экипажа, на громадном зеркальном бензобаке были нарисованы лаковые красные иероглифы, в общем, и дураку было понятно, что Клецов собрал это чудовище из различных составных. От хромированных частей и каких-то зеркал на кронштейнах брызнуло солнце, и Гришуня замолк, зачарованно глядя на невиданную игрушку...

Через полчаса мы уже выруливали на трассу. Детскую коляску пришлось бросить, рюкзак с барахлишком Клецов приторочил к багажнику, Гришкины вещички и припасы затолкал к ногам, в мотоциклетной коляске мне было тесно, коленки втыкались чуть не в подбородок, да еще ребенка я держала в руках, прикрывая полами брезентовки, которую мне дал Клецов. Он сгибался за рулем, повернув бейсболку козырьком назад, чтобы не сдуло. Свой шлем с забралом из темного пластика он нахлобучил мне на голову. Так что я безбоязненно поглядывала на будки шоссейных ментов и даже приветственно помахивала им ладошкой. Поскольку подлежащая идентификации ими физиономия скрывалась под забралом.

Я не знала, куда нас мчит трескучая колымага и что задумал Клецов, но впервые за все эти дни, начиная с того мгновения, как я сошла с электрички, какой-то другой человек на все мои тревоги просто рявкнул "Заткнись!", и наверное, именно это и было нужно совершенно отчаявшейся и перепуганной особе, пытавшейся понять, что происходит на этом свете, и пустившейся вдогонку за жизнью, которая куда-то убежала за эти три года, переменила всех и вся и стала не просто непонятной, но чужой и враждебной.