Дарья Истомина - Леди-бомж (Леди-бомж - 1)

На Афродиту, выходящую из пены морской, я, конечно, не вытягивала. Хотя любила устраивать себе в джакузи нечто мореподобное, соленое и с пеной. Но тем не менее как-то незаметно шагнула в какие-то новые измерения.

Правда, афродиты не скалятся в зеркало злобно, как собаки, увидевшие палку, у них не бывает красных и опухших от слез носов, и они не пялятся на свои отражения бешеными, потерявшими от ярости естественную зелень, темными и горькими глазами...

Я вступила в кабинет величественно и невозмутимо, упакованная уже по-дорожному, в шубейке и шапке, небрежно набросив шарф на плечи. Это чтобы он сразу понял - возврата не будет!

Туманский сидел перед камином, спиной к двери, полусъехав из кресла так, что я видела только его голую плешь. Ноги он задрал на решетку, грел, значит, над темнеющими угольями. Возле кресла валялся стакан и стояла полупустая бутылка. На мои шаги он даже не шелохнулся.

Я выложила на стол, помедлив, связку ключей, кредитную карту, мою смету, которую я прогнала на принтере, его золотую зажигалку, которую случайно прихватила вчера из спальни, шлепнула расписку и сказала:

- Это расписка. Я просчитала, во что вам обошелся ваш гуманный акт. Начиная с девятнадцатого июня сего года. С учетом инфляционных процессов... Он молчал.

- Я обязуюсь вернуть вам долг в течение шести месяцев.

Он даже головы не повернул.

- Под шесть процентов годовых. Он молчал.

- Вашу доброту я никогда не забуду! Век буду благодарить судьбу... добавила я истово.

- Вали!.. - наконец хрипло сказал он. Но так и не обернулся.

Я свалила.

Чемодан я уже вынесла в вестибюль, но Арина с Гришкой еще не спустились. Только узел с его барахлишком, включая стеганое одеяльце, лежал на паркете. Наверное, она его одевала в дорогу.

Я хотела закурить, но тут услышала из-под лестницы костяной стук шаров. Внизу у нас, то есть теперь "у них", была роскошная биллиардная с тремя столами.

Мне стало обидно. Вот, я ухожу навсегда, а меня даже никто не провожает. Как будто ничего не происходит. Я решила, что нужно показать себя игрокам - пусть хоть кому-нибудь станет стыдно.

Игроков не было, свет под колпаком горел только над одним столом. Оказывается, это всего лишь Кен, сняв пиджак и оставшись в рубашке, с бордовыми подтяжками поверх, сам с собой гоняет шарики.

В биллиардной было приторно от его китайских сигарет, дымно. На зеленом сукне стояла бутылка коньяку и хрустальная пепельница. Я здорово удивилась. Кен никогда не оставался ночевать на территории. Всегда уезжал в свое жилище в Москве, ссылаясь на то, что старики плохо спят в посторонних постелях. Но впервые на моей памяти он застрял.

- А... это вы, - сказала я разочарованно.

- А вы-то с чего еще здесь курсируете? - Он смотрел на меня холодно, с какой-то внезапно прорвавшейся неприязнью. - Передумали?

- Нет!

- Тогда - всех благ!

Он отвернулся и сердито всадил кий в шар так, что тот с сухим треском вошел в лузу. Кен был непривычно груб, и было такое ощущение, что он будто выталкивает меня из-под этой крыши.

Когда гораздо позже мне пришлось вспомнить все подробности этого позднего вечера, я никак не могла понять, как я не разглядела главного этот старец был не просто груб, он был напряжен, чего-то ждал и уже просто вычеркнул меня из окружения Туманского.

Во всяком случае, он ясно дал понять, что мне здесь делать больше нечего, так что я и сама невольно заторопилась.

Когда уходила из биллиардной, сработал сотовик Кена, и он сказал кому-то:

- Вы опаздываете!

"Шестерка" моя стояла в теплом гараже, так что греть мотор не приходилось. Дежурный механик и гаражный охранник дулись в дежурке в шашки, и охранник сказал мне:

- Далеко собрались, Лизавета?

- Отсюда не видно... - огрызнулась я. Но они привыкли особо не любопытствовать, открыли с пульта мне воротца, и я выехала.

Когда рулила к парадному входу, сквозь мглу и мелькание снежинок было видно, что дом темен, светились только пара окон внизу, остекленный пузырь крыши над кабинетом Туманского и оба его громадных окна.

Счастливый, что не надо спать, Гришунька, в теплом комбинезоне с капюшоном, похожий на гномика, гонял на трехколесном велосипеде по вестибюлю, а растерянная Арина в халате поверх ночной рубахи топталась и ничего не понимала.

- А как же я? Я как же? - испуганно спросила она меня. - Я же к Гришке привыкла!

- Я тебе позвоню... - многообещающе заявила я, хотя чего обещать-то? Не боись, у тебя же контракт? Значит - заплатят...

В последнем я уже уверена не была. Но ведь расходы и на няньку числятся в долговой смете? Вот пусть Туманский и решает.

- Мама, мы слонов смотреть? - заорал Гришка. Букву "л" он еще не выговаривал, получалось "свонов", но лепетал он уже почти внятно, две недели назад я его возила в цирк на Цветном, на дрессированных слонов, и он теперь ими бредил и постоянно теребил и меня и Арину.

- "Своны" отменяются, парень... Придется нам теперь обходиться без слонов. Привыкай...

Он ничего не помял, я его взяла за шкирку и потащила в машину. Загрузилась, расцеловалась с Ариной и потихонечку двинулась на выезд.

И только теперь, когда дальний свет выхватил из поземки стальные ворота, до меня дошло - я не знаю, куда ехать...

Я машинально даванула на тормоза, "шестерка" взвизгнула покрышками по льду и стала.

Гришка полулежал позади, среди вещичек, закутанный поверху комбинезона в мохнатый шотландский плед, и глаза его становились сонными. В автомобиле он всегда отключался мгновенно, тем более что печка у меня работала мощно, и в салоне в минуту становилось тепло.

Я уткнулась лбом в баранку, бессильно свесив руки, и задумалась. Хотя именно с этого и надо было бы начинать. С "куда". Город был для меня закрыт. Если не считать прочего, хотя бы потому, что Зюнька может увидеть меня с Гришкой и - чем черт не шутит - заявить на него свои права. Вообще, видно, стоит все это забыть - наш с дедом дом, Щеколдиных, честную работу Чичерюкина и даже сегодняшнее рандеву с Нефедовым. Все мои хитромудрости рухнули в одночасье.

Обратиться к Клецову? После того, как я устроила ему такую подлянку, это будет просто мерзко. Хотя и теперь я была уверена, что Петюня лоб бы расшиб, но нашел какой-нибудь разумный и приемлемый выход. Но что-то во мне яростно восставало против такого варианта.

Осесть на зиму у Гаши в Плетенихе? Она-то, конечно, нас с Гришкой примет. Но что мне там делать в глухомани всю зиму? Корову доить, печку топить, играть по вечерам в дурачка с домочадцами и дрыхнуть от света до света на печи? Еще день-два, долбанут настоящие метели, проселок на Плетениху и лесные дороги завалит, снегами, и меня с моим "жигулем" напрочь отсечет даже от намека на цивилизацию. От возможности найти хоть какую-нибудь приличную работу. Я же не Ленин в Шушенском или Пушкин в Болдине, чтобы планировать всеобщее переустройство мира или сочинять сказки о попе и балде...