Стивен Котлер - Азимут бегства

— Вначале было слово.

На лестнице раздаются шаги, — тихо напевая, в комнату входит Койот.

— Исосселес уехал в Италию? — спрашивает Анхель.

— Исосселес убил своих подручных? — спрашивает Габриаль.

По спине Анхеля пробегает холодок, это следствие его бегства, его действия, он давно догадывался об этом. Никогда раньше не приходилось ему почувствовать ответственность за смерть другого человека.

— Да, он убил их.

Койот останавливается в дверях с бутылкой бурбона и тремя стаканами, позвякивающими в его руках. Звон кажется миниатюрным и игрушечным, как последние отзвуки балета в опустевшем театре.

— Привет, ас, тебе пришлось несладко, да?

Койот садится в ногах кровати и разливает виски по стаканам.

— В нашем распоряжении приблизительно неделя. Мне только что позвонил из Бразилии один друг и сказал, что Исосселес прилетел в Рио и купил билет в Чили, а в следующую пятницу оттуда вылетает чартерный рейс в Ватикан, и Исосселес полетит именно этим рейсом.

— А что со священниками? — спрашивает Габриаль.

— Концы в воду, — отвечает Койот, — или наказание за то, что упустили Анхеля. Может быть, и то, и другое. Когда их вытащили, то в карманах рубашек обнаружили записки, вложенные в застегнутые на молнии пластиковые пакеты. Полиция не обнародовала записанные на листках бумаги библейские цитаты, но я знаю одного парня, который знает другого парня, который тоже знает кое-кого.

— Заткнись, — говорит Габриаль. — Просто скажи, что же там было написано.

— Тяжек путь отступников, — говорит Анхель. — Притчи, глава 13, стих 15.

Койот поражен до глубины души.

— Он прав? — На лице Габриаля медленно проступает улыбка. — Не так ли?

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Койот.

Но Анхель только качает головой, он и сам не понимает, откуда всплыла цитата.

Высоко в холодном небе появляется большая птица, которую никто из них не замечает. Раздается скрежет черепицы, потом какое-то шипение, и в окно спальни с грохотом влетает отец Иодзи Амо.

На нем мотоциклетный шлем времен Второй мировой войны, пристегнутый к подбородку толстым ремнем. Сбоку зубчатая застежка, впереди лунообразная вмятина в том месте, которым он ударился о подоконник. Костюм в грязных подтеках и разрывах. Амо без сознания, но в левой руке намертво зажат маленький пистолет. Осколки стекла сыплются на пол, а выбитый деревянный оконный переплет свисает с подоконника, как решетчатая лестница. В комнате повисает долгая тишина. За окном начинается дождь.

Анхель лежит в кровати, единственный источник света — маленькая настольная лампа, стоящая у изголовья. Разбитое окно забили куском картона. Над окном висит какая-то успокаивающая нервы безделушка, которую Амо сплел из шнурков и перьев, но Анхель засыпает только в темноте и в тишине, когда ничто не раздражает его зрение и слух. В спине осталась боль от наркотиков, но лихорадка прошла. Рядом с Анхелем сидит Койот, положив ноги на край кровати. В руке у него сигарета, на полу, у ног, стоит пепельница. Удлиненное лицо еще более вытянуто от напряжения и спрятано за завесой дыма. Они провели вместе большую часть дня, пытаясь вспомнить, что Анхель рассказал Исосселесу.

— Мы узнали бы, если бы кто-то смог покинуть архивы? — спрашивает Анхель. — Никто не умирал при этом?

— Никто не умирал, но и никто не выходил, я проверил.

— Итак, мы знаем, что это один из четверых.

— И Исосселес тоже может это знать.

— Может, — соглашается Анхель. — Я пытался лгать. Это единственное, что я помню, когда они накачивали меня наркотиками, я помню, что уговаривал себя лгать, но что было потом, я не помню.

— Ложь — это благо.

Анхель некоторое время молчит.

— Прости меня.

— В этом нет нужды, все могло быть и хуже.

— То есть?

— Тебя не удивляет то, что ты вообще остался жив? Понимаешь, ты вполне мог и умереть.

— Да, это было бы хуже.

— В том-то и дело.

Первым, кто почувствовал вкус к Книге Перемен, был Лейбниц. Отец Буве, священник-иезуит, который провел конец семнадцатого века в Китае, будучи там, писал Лейбницу из города под названием Пекин. Идея посетить это место не покидает Ионию. Знал ли Лейбниц о существовании Пекина до того, как получил письмо от Буве? Как вообще человек узнает о существовании какого-то места? Не ощущает ли он мир потайным уголком рта?

Они лежат в постели — Иония и Кристиана, они впервые занимаются любовью. Комната мала и бела, стены покрыты какой-то необычайной штукатуркой, какую никто из них никогда не видел. Над кроватью медленно вращается прикрепленный к потолку вентилятор, окно прикрыто открывающимися внутрь деревянными ставнями. Ставни и окно направлены под углом друг к другу, встречаясь вверху в одной точке, образуя фигуру, похожую на рыбий нос. Иногда сквозь щель в комнату врывается дуновение ветра, шевелящего москитную сетку, висящую над кроватью.

— Ты знаешь, что сказал голландец?

— Нет, — отвечает Кристиана, голова ее лежит на животе Ионии, пальцами она ласкает его ногу.

— Он сказал, что лучшее место для изучения иностранного языка — это полог москитной сетки.

— Это иностранный язык?

— Гм-м… — Все это время он рассказывает ей истории, истории об «И Цзин», о Лейбнице, о прерывистых и сплошных линиях. Для него это единственный способ выразить себя.

Она трет в ладонях москитную сетку, ощупывает крупные, в палец, ячейки.

— Где ты находишься? — спрашивает она.

— На Суматре.

— На Суматре. — Кристиана тоже любит ощущение, которое возникает от произнесения названия разных мест. Это стало частью их игры.

Спросите у последователя Дао, что есть самая сильная вещь на свете, и он проведет по песку сплошную линию. Это тай цзы — непрерывная линия, основа всего сущего. Это место, откуда возникают все другие места.

— Даже Суматра? — спрашивает Кристиана.

— Даже Суматра.

Он прерывает свой рассказ ровно настолько, чтобы поцеловать ее, но и это становится точкой, местом, картой, понятной только им двоим.

Анхель никогда в жизни не видел столько булыжных мостовых. Эти улочки могли бы стать кошмаром для рикш — настолько они узки, извилисты и уложены тяжелыми камнями, переплетенными между собой, как толстая пряжа в фантастическом узоре. Камни темно-коричневые или черные, как свежий синяк. Впечатление такое, что давным-давно Рим посетило нечто страшное на бледном коне, в тусклом свете луны проскакало по этим дорогам и оставило за собой нечто, навеки застывшее в углах домов, нечто внушающее благоговейный чарующий ужас, нечто, исполняющее предназначение таких ночей.

Они остановились в маленьком надежном доме в двух кварталах от Тибра, на пыльной улице Траставере, прихотливыми углами поднимающейся от набережной. В четырех кварталах, если пройти по переулку, расположен паб в английском стиле под названием «Пес и утка», американцы не склонны посещать это заведение. Койот купил всем добротные ботинки и куртки, из краткого самоучителя они выучили основные итальянские фразы и слова — espresso, ип brioche, dove es … [8] Эспрессо, булочка, где находится (ит.)