Стивен Котлер - Азимут бегства

Раздается тяжкий грохот, свет мигает и гаснет. В баре наступила непроглядная темнота. Музыка смолкла. Макс, сразу же оказавшийся у телефона — теперь это почти инстинктивная реакция, — узнает, что это всего лишь отключение электричества из-за падения столба линии электропередач. Толпа тем не менее сбивается в кучу. Люди раздражены.

Койот невозмутимо наблюдает сцену.

— Плохое место для драки, — говорит Иония.

— Оставайтесь здесь. — Койот уходит.

Под покровом темноты Кристиана наклоняется вперед и целует Ионию. Это ласковый, мягкий поцелуй, от ее губ надолго остается ощущение тепла. Он медленно откидывается назад, глядя, как Койот пересекает зал, пересекает сцену и поднимает ко рту свои огромные руки. Иония не видит гармонику, но слышит звук.

— Отбой, — говорит Иония.

— Что такое? — спрашивает Кристиана.

— Этот парень на сцене, — он указывает рукой на Койота, — играет сигнал отбоя.

В зале становится тихо. Они снова целуются. Он не понимает, к чему все это, но если бы ей задали тот же вопрос, то и она не знала бы, что ответить. Есть вещи и вещи, и так ли уж важно, что ты любишь целоваться с незнакомцами?

К сцене подходит Макс, поднимается на нее и объясняет ситуацию. В левой руке у него коробка со свечами, и, перестав говорить, он передает свечи в толпу. Коробка плывет в темноте зала. Люди шарят по столам в поисках спичек. Когда свечи зажжены, гром за окнами стихает, а вместе с ним и голоса, но сохраняется какой-то другой звук, он с трудом различим, это мелодия всего забытого в мире, спустившаяся с небес благословить сегодняшнюю тьму. Может быть, позже, когда придется за что-то цепляться, именно эта мелодия поможет тебе пережить ночь. Это звук одиночества. Утраченная песня, исполняемая без аккомпанемента и танца, и не утруждай себя, не смотри и не ищи, ибо вокруг нет никого, кто пообещал бы тебе счастливый конец.

Анхель сидит у окна глинобитной хибарки, состоящей из единственной комнатушки: лежанка, крошечная книжная полка и его рюкзак в углу. Готовить не на чем, и еду он берет у Пены — в доме, стоящем в сотне ярдов от хибарки, ближе к дороге. Туалет на улице — сбитые гвоздями доски, скрипучая дверь и дырки в стенках вместо окон. Все сооружение накренилось набок и до смешного напоминает древнюю телефонную будку. Прошло уже больше месяца, как он здесь, но она ни разу не заикнулась об оплате. Он помогает старухе в саду, ремонтирует дверь в пристройке, выкладывает плиткой пол. Она приносит книги, которые он прочитывает. Ассортимент стар: «Топология древности», «История инквизиции», «Астрономия», «Ветхий Завет», «Римские достопримечательности» — акведуки, архитектура и способы расчленить человека; как выжить в пустыне; книги о евреях и их исходе; разнообразные книжки о папстве; руководство по спелеологии. Поначалу у него не было денег, она узнала и попыталась дать ему небольшую сумму, вместо этого он попросил ее помочь найти какую-нибудь работу. Она провела двадцать минут у телефона, и через неделю он уже зарабатывает сто долларов в день на съемках документального фильма о жизни в пустыне. Ради этого стоило две недели таскать по всему плато оборудование и слушать, как крысы прогрызают себе путь в листьях юкки.

Сейчас он сидит на стуле с прямой деревянной спинкой, рассматривая первые вечерние облачка и дальние горы. Дверь открыта. Слева забор, густо облепленный воронами. Красная земля тверда как камень. На коленях у Анхеля лежит раскрытая книга.

Из дома выходит Пена и не спеша проходит по саду. Когда она останавливается в дверном проеме, за ее спиной сгущаются сумерки. Вопрос звучит из сумрачной тени.

— Ты закончил?

Это была ее манера — задавать вопросы, суть которых знала только она сама. Приходилось шевелить мозгами, чтобы ответить правильно.

— Закончил — что?

— Ты думал о чем-то потустороннем?

Он кивает головой, снимает шляпу. Пучок соломы, торчащий из шляпы, ложится на дубовую столешницу.

У нее длинная морщинистая кисть, и Анхель знает, даже не оборачиваясь, что она сейчас поглаживает мешочек, привязанный к поясу. В мешочке неизменные монеты «И Цзин», с которыми она сроднилась, как с собственным запахом. Вчера вечером он видел, как она, сидя за кухонным столом, таким огромным, что на нем с десяток детишек могли бы одновременно рисовать мелом, разбрасывала монеты, катившиеся, как уличные булыжники. Пена пользуется тяжелыми металлическими монетами, давно вышедшими из обращения, большими, как сжатый кулак. Однажды в ответ на его вопрос она сказала, что этот оракул восходит к 1000 году до нашей эры. Первоначально бросали кости, потом палочки из тысячелистника, а теперь пользуются тремя монетами. Система состоит из шестидесяти четырех гексаграмм, шести линий, расположенных друг над другом. Некоторые линии прерывистые — они представлены двумя раздельными тире, другие — длинные, выглядят непрерывными. В результате броска происходит угадывание одной из монограмм. Каждая линия гексаграммы отражает одну универсальную категорию, то есть слияние определенных энергий, уловленных в момент, когда складываются условия некоего конкретного архетипа. «„И Цзин“ — это древнейшая последовательность человеческих абстракций», — сказала она. Увидев его недоуменное лицо, она добавила: «Это не мои слова, так написано в книге». С этими словами она вышла из комнаты.

Ее подвижный силуэт в дверном проеме. Мелодичный звон монет.

— Ты думал об оставленном за плечами? — спрашивает она. Ему потребовался целый месяц, чтобы освоиться с ее манерой говорить.

— Ты когда-нибудь выражаешься как обычные люди?

— Ха.

— Кто-нибудь из твоих знакомых говорит нормально?

— У меня масса знакомых.

— Подлежащее, сказуемое, дополнение — спасибо тебе большое.

— Пожалуйста.

Он достает из пачки сигарету и постукивает ею по запястью.

— Да, — отвечает он наконец, — я думал о стрижке шерсти.

— То скучаешь по ним. У тебя ностальгия по жизни, которая никогда не была твоей. Тяжелы такие мысли.

Она никогда не доходила до того, чтобы прямо спросить его о семье, о причинах бегства.

— Очень трудно не скучать по ним, мне не хватает некоторых вещей. Они были хорошие люди, правда хорошие. Я ушел из дома не потому, что они были плохи.

Пена становится за его спиной. Она не прикасается к нему, просто стоит и дышит одним с ним воздухом.

— Я очень хотел сохранить что-то, — говорит Анхель.

Пена кивает, но она стоит за его спиной, и он видит только темнеющее небо и горизонт. Вороны неподвижны, как сидящие в засаде убийцы.

— В девятой части «Элегии» Рильке говорит: «Возможно, мы здесь для того, чтобы сказать: дом, мост, фонтан, ворота, кувшин, яблоня, окно», — и это волнует тебя сейчас больше всего, тебе нужно расширить словарь.