Антон Леонтьев - Воздушный замок Нострадамуса

Внезапно она услышала слабый писк. На кардиомониторе, по которому плыла ровная линия, проскочил слабый импульс. Софья, не веря своим глазам, закричала:

– Боже мой, он ведь жив! Спасите его!

Медсестра выскочила из палаты и привела двух врачей. Софью оттеснили в сторону. Как завороженная, Софья смотрела на монитор, на котором отображалась неровная изломанная линия.

«Макс жив, Макс жив, Макс жив!» – пела ее душа. «Макс жив, Макс жив, Макс жив!» – вторило ей сердце. «Макс жив, Макс жив, Макс жив!» – уверял разум.

– Доктор, скажите... – обратилась она с вопросом к одному из врачей.

Тот, даже не удостоив Софью взглядом, распорядился:

– Сестра, выведите посторонних из операционной!

Роза уговорила Софью выйти в коридор. Софья не могла сидеть в облезлом кожаном кресле, ей хотелось выйти на улицу и сделать глоток свежего воздуха, но она боялась отойти от двери, за которой находился Макс. Роза действовала на нервы, болтая о всяческих глупостях.

Истовая революционерка, примерная марксистка и бескомпромиссная атеистка вдруг сказала:

– Софья, когда ты вбежала в палату и я осталась одна, то... то начала молиться! Я не делала этого, наверное, уж пару десятков лет, а я, между прочим, воспитывалась в католической школе при монастыре. Макса объявили умершим, но неожиданно сердце у него снова заработало...

Софье сделалось страшно: судьба, любящая жестокие игры, может отдать Макса в лапы смерти. И она останется одна, совершенно одна! Софья не желала думать об этом, но в голове билась назойливая мысль: сейчас двери раскроются и появится врач, который во второй раз скажет, что Макс умер, на этот раз окончательно!

Двери, как того и ожидала Софья, распахнулись, и показался один из врачей. Его лоб избороздили глубокие морщины, глаза потухли. Не предвещающим ничего хорошего тоном он произнес:

– Сеньора...

– Я знаю, он умер! – закричала Софья. – Вы не смогли спасти его!

Врач вздохнул и, вытерев пот со лба, ответил:

– Сеньора, пациента, как я уже говорил, доставили к нам в чрезвычайно плохом состоянии, поэтому нет ничего удивительного в том, что его сердце не выдержало...

Софья покачнулась, и верная Роза, подставив плечо, помогла девушке удержаться на ногах. Сердце Макса не выдержало... Не выдержало!

Из палаты вышел другой врач, на его лице блуждала улыбка. Взглянув на Софью, он сказал:

– Мой коллега не сообщил вам? Да, да – мы стали свидетелями медицинского чуда! У пациента не было ни единого шанса выжить, и была констатирована его клиническая смерть. Сердце не смогли завести ни дефибриллятор, ни медикаменты, ни прямой массаж. Однако оно начало биться само по себе спустя две с половиной минуты после того, как пациент был официально объявлен мертвым.

– Именно это я и хотел сказать, – выдавил из себя первый доктор.

Роза недоверчиво спросила:

– Вы хотите сказать, что Макс...

– Да, да, – закивал врач, – сеньор Максимилиан Гарсиа жив. Не знаю, что вернуло пациента буквально с того света, но нам удалось стабилизировать его состояние. Радоваться преждевременно, однако прогноз сдержанно-оптимистичный.

– Доктор, я могу видеть его? – спросила Софья.

Врач, поколебавшись, кивнул:

– Ему требуется абсолютный покой, сеньора, так что не более пары минут!

Он приоткрыл дверь, пропуская Софью в палату. Она осторожно прошла и остановилась около каталки. Макс, живой Макс, казалось, ничем не отличался от Макса, объявленного мертвым. Только сердце билось уверенно и ритмично.

Софья и Роза провели остаток ночи и все утро около палаты, куда положили Макса. Во второй половине дня Софье разрешили с ним увидеться. Молодой человек был крайне слаб, но Софья знала одно: он жив!

– Я видел тебя, – произнес Макс, слабо улыбаясь.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Софья.

– Когда я умер, то видел тебя, – сказал Макс, и его тон был серьезным. – Я когда-то читал о том, что люди, пережившие клиническую смерть, воспаряют над медиками, которые стараются спасти их, видят рыдающих родственников и горюющих друзей, иногда даже тех, что находятся за многие тысячи километров от больницы. Я считал подобное выдумками или галлюцинациями, но теперь я знаю, что это правда!

– Макс, тебе вредно говорить, – сказала Софья, подумав, что он начал бредить. Но Макс продолжил:

– Хотя мои глаза были закрыты, я видел, как ты ворвалась в палату. И слышал, как переговаривались между собой медики. И даже время собственной смерти помню, произнесенное врачом, – четыре восемнадцать. Ты сказала, что хочешь побыть со мной наедине, подошла и положила руку на лоб. Странно, но я... или моя душа, не знаю, что или как это назвать... находясь вне тела, почувствовал твое прикосновение. Мне было так легко и хорошо, и я знал, что сейчас уйду – уйду навсегда. Но твоя слеза, упавшая мне на лоб... она была очень горячей и переливалась, как бриллиант, – сверху, где был я, она представилась мне редкостным драгоценным камнем...

– Что ты говоришь, Макс? – прошептала Софья.

– Я видел это, – ответил молодой человек. – К тебе подошла Роза и обняла тебя за плечи, уговаривая уйти. И после чего ты сказала мне... ты сказала, что любишь... любишь меня! И в этот момент я понял, что мое время уходить не настало. Еще не настало... И... Дальше ничего не помню...

Софья, не сумев сдержаться, расплакалась. Макс не обманывает ее, он в самом деле наблюдал за ней и решил вернуться!

– Я знаю, почему вдруг снова оказался в своем теле, – сказал он. – В ту секунду, когда ты произнесла, что любишь меня, я понял: ты должна услышать, что и я люблю тебя. Я люблю тебя, Софья!

– О, Макс! – улыбаясь сквозь слезы, только и произнесла Софья.

Она больше не задавалась вопросом, кто или что спасло Макса. Он остался в живых – и какая разница, было ли это медицинское чудо, проявление милосердия судьбы, удивление бога по поводу молитвы, обращенной к нему Розой, или сила любви.

Макс на удивление быстро поправлялся, и через две с половиной недели его выписали из больницы. Власти Коста-Бьянки официально объявили их убитыми. Роза, чьи друзья обеспечивали лечение финансово, предоставили в распоряжение Макса и Софьи небольшой домик с садиком.

Они поженились в конце месяца. Удивительно, но именно Роза настояла после акта гражданского бракосочетания отправиться в церковь. Софья была православной, Макс – католиком, но священнику это не помешало обратить к ним напутственные слова и объявить мужем и женой.

Медовый месяц молодожены провели в полной изоляции от мира: только он и она, и никого более. Роза, активно включившаяся в работу революционного кружка (и впервые за многие годы причастившаяся, правда, втайне от соратников), время от времени навещала их, доставляя продукты и свежую прессу.