Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

— Мы от всей души поздравляли господина Люсьена Лабру, — сказал он, — ибо он только что сообщил нам нечто весьма приятное… Ваш отец оказал ему большую честь, сделав ему блестящее предложение; ведь желание вашего батюшки видеть его своим компаньоном свидетельствует о том, что он в высшей степени уважает и ценит нашего друга, а ваш союз станет надежным залогом его будущего…

Мэри затрепетала от радости. Глаза ее заблестели, лицо порозовело; она подошла к Люсьену.

— Вы и в самом деле говорили об этом, господин Лабру? — прошептала она, протягивая ему руку.

Этьен многозначительно посмотрел на молодого человека. И Люсьен, хотя и питал глубочайшее отвращение ко всякого рода лжи, все-таки ответил:

— Да, сударыня. Я поделился с моим другом Жоржем Дарье новостью о том, что господин Арман предложил мне стать его компаньоном, что обеспечит мне состояние, и что он считает меня вполне достойной кандидатурой на заключение с вами брачного союза…

— И что вы еще сказали? — с трудом проговорила Мэри.

— Сказал, что поначалу я колебался, не в силах поверить в осуществление того, о чем и мечтать не смел: ведь надо быть слишком честолюбивым человеком, чтобы мечтать о подобных вещах…

— А потом он сказал, — поспешил ему на помощь художник, — что, поразмыслив, понял — это не сон, и с радостью согласился.

Мэри была слишком взволнована, чтобы отдавать себе отчет в том, что говорит с ней об этом больше Этьен Кастель, нежели Люсьен.

— Наш друг немного застенчив, — продолжал художник. — Думать он умеет гораздо лучше, чем говорить, однако теперь уже мы с Жоржем Дарье уверены: в самое ближайшее время нам предстоит стать свидетелями заключения некоего весьма счастливого брачного союза.

На глазах у Мэри выступили слезы.

— О! Простите меня, сударь, — сказала она, подняв на художника влажные, но счастливые глаза, — простите мне мои слезы, ведь это хорошие слезы, я плачу от радости. Этими слезами я обязана вам, и очень благодарна за это!

Жорж Дарье совсем — или почти совсем — не понимал, что же тут происходит; однако, глядя на то, как решительно его бывший опекун вмешался в разговор, подумал, что до его прихода художник с Люсьеном все обсудили и пришли к какому-то решению.

Зазвонил колокольчик; мгновение спустя появился лакей и доложил о приходе господина Поля Армана. Этьен приказал пригласить его в мастерскую и шепнул Люсьену на ухо:

— Друг мой, постарайтесь же, черт возьми, дальше сами исполнять отведенную вам роль! Не могу же я все время говорить вместо вас!

Вошел миллионер. Увидев в мастерской Люсьена Лабру и Жоржа Дарье, он удивился ничуть не меньше, чем Мэри. Поприветствовав хозяина и гостей, он подошел к адвокату и сказал:

— Как хорошо, что я застал вас здесь, мой дорогой адвокат, мне нужно обсудить с вами одно весьма важное дело. Вы завтра будете во Дворце правосудия?

— Нет, завтра я весь день проведу дома.

— Тогда я утром зайду к вам домой. А теперь, дорогой мой маэстро, — продолжил Поль Арман, обращаясь уже к хозяину дома, — позвольте объяснить цель моего визита. Я уже говорил вам, что совершенно не разбираюсь в живописи… Тем не менее, хоть я и полный профан, та или иная картина мне либо нравится, либо нет. То бишь я полагаюсь на весьма неосознанные впечатления, а стало быть, запросто могу соблазниться на какую-нибудь чепуховину. Мне тут недавно предложили полотно Рубенса и утверждают, что оно подлинное; но откуда же мне знать, так ли на самом деле? Как вы, конечно же, догадываетесь, цену за него запросили немалую. Я готов заплатить, но мне совсем не хотелось бы оказаться в дураках. Поэтому я пришел просить вас помочь мне справиться с этой проблемой: посмотреть картину и высказать свое мнение.

— К вашим услугам, сударь; я обязательно посмотрю ее. А теперь, дорогой господин Арман, позвольте и мне попросить вас кое о чем.

— Готов выполнить любую вашу просьбу. Так о чем речь?

— Скажите, когда и в котором часу я мог бы иметь честь быть принятым вами? Я намерен побеседовать с вами от имени моего друга Люсьена Лабру, — ответил Этьен, предостерегающе глянув при этом в сторону молодого человека.

Люсьен понял, и дрожь пробежала у него по телу.

— Вам ведь, сударь, известно, что Люсьен Лабру — сирота?

— Да, конечно… — пробормотал бывший Жак Гаро, внезапно нахмурившись.

— Так вот: господин Лабру просил меня выступить в роли его отца.

Миллионер поднялся с места, и лицо его преобразилось. Нахмуренный лоб разгладился в мгновение ока.

— Тогда я догадываюсь, о чем пойдет речь, — с улыбкой произнес он. — Мы здесь все свои люди, сударь. Вы близкий друг Люсьена, господин Дарье — тоже. Стало быть, мы можем говорить запросто. Ведь целью вашего визита, дорогой маэстро, будет просить у меня от имени Люсьена руки моей дочери?

Этьен бросил отчаянный взгляд в сторону молодого человека. И тот, поневоле поддавшись мощному давлению со стороны художника, буркнул:

— Да, сударь.

— Э, друзья дорогие! Вы прекрасно знаете, что я согласен, ибо я изначально был согласен. Так что нам с вами остается лишь обговорить кое-какие детали. И я рассчитываю на то, что господин Жорж Дарье поможет мне правильно оформить контракт.

— К вашим услугам, — сказал адвокат.

Девушка бросилась отцу на грудь, обняла его за шею и пролепетала, покрывая его щеки поцелуями и слезами:

— О! Я так счастлива!… Это словно сон…

— У меня есть одно предложение, — заявил миллионер. — У вас, господа, были какие-то планы на сегодняшний день?

— Сегодняшний день мы намеревались провести вместе, только и всего, — ответил Этьен.

— Тогда я нисколько не нарушу ваших планов, предложив вам всем вместе отужинать у нас, на улице Мурильо: нам с дочерью это доставит огромное удовольствие.

Предложение миллионера сыграло на руку художнику, облегчая исполнение того, что он задумал. Поэтому он, даже не взглянув на своих друзей, поспешил ответить:

— Я принимаю ваше приглашение, и мои друзья тоже.

— Тогда я сейчас же убегаю, — живо воскликнула Мэри: она была вне себя от радости. — Папа, тебе придется нанять извозчика, я забираю карету и еду домой. Нужно распорядиться, чтобы там все как следует приготовили…

Этьен Кастель был очень рад, что дочь миллионера уходит так вовремя; он проводил ее до двери. Поль Арман подошел к Люсьену.

— Мальчик мой, — сказал он дрожащим от волнения голосом, — вы сделали меня счастливейшим из людей и наисчастливейшим из отцов! Теперь уже у меня нет оснований беспокоиться за жизнь Мэри. Видите ли, господа, — продолжил он, отирая тыльной стороной руки покатившиеся из глаз крупные слезы, — дочь мне дороже всего на свете. Люсьена она любит буквально до смерти, и я все это время ждал, когда же Люсьен сжалится над нею. Мне очень долго пришлось ждать, заклятому врагу я не пожелал бы тех страданий, что пришлось вынести при этом мне! Но теперь я наконец счастлив… и могу снова жить спокойно… Спасибо!