Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

Он выдвинул один из ящиков. Внимание его привлек бумажник и две пачки каких-то бумаг. Рауль быстро просмотрел содержимое бумажника и сразу же наткнулся на векселя, на которых красовалась подделанная им подпись дядюшки.

— Ну вот! Наконец-то! — облегченно вздохнул он.

С ними вместе лежало и написанное Амандой признание. Он забрал и его. Внимание его привлекла еще одна бумага — с печатью какого-то швейцарского учреждения. Пробежав ее глазами, он издал торжествующий вопль: это был акт о смерти.

— Настоящий Поль Арман скончался в Женеве! — воскликнул он. — Ну, теперь мне будет чем порадовать своего покровителя.

Сунув документы в бумажник, он положил его в боковой карман. И тут же услышал стук копыт — кто-то подъехал и остановился возле дома Соливо. Рауль прислушался: снаружи четко доносились голоса. Вернувшись в другую комнату, молодой человек подошел к приоткрытой двери. Кто-то ключом пытался открыть дверцу в садовой стене.

— Заперто изнутри на задвижку, — тут же произнес чей-то голос.

— Ну что ж, тогда вам придется перелезть через стену! — приказал кто-то другой.

Рауля охватил ужас. Выскочив из дома, он бросился к замеченной им ранее кроличьей клетке чуть поодаль, возле садовой стены, и, вскочив на нее, мигом взобрался на стену. Потом быстро, без малейшего шума соскользнул вниз и исчез во тьме.

Полицейские усердно обыскивали жилище Овида.

— Здесь уже кто-то побывал, но не вор… И вот тому доказательство… — сказал вдруг начальник полиции, указывая следователю на взломанный секретер с выдвинутыми ящиками; золото и деньги не заметить было просто невозможно.

— И что же он здесь искал? — спросил следователь.

— Этот прохвост Соливо, судя по всему, держал здесь какие-то документы; их, наверное, и забрали…

— Значит, этот человек провел нас за нос: в « Привале булочников » у него был сообщник; увидев, что Соливо арестован, он явился сюда и забрал все, что могло их скомпрометировать…

— Должно быть, это Поль Арман… наверняка он… Лом и инструменты, которыми здесь орудовали, совсем новенькие; их явно специально для этого и купили. Когда мы пришли, тот человек был здесь и успел улизнуть.

Затем они вновь принялись за обыск. Тщательно осмотрели всю мебель, вскрыли сундуки и перерыли их содержимое. К трем часам ночи все было закончено, и представители закона подписали протокол обыска.

Ночь Аманда провела просто ужасно. Рауль не вернулся. Что же произошло? В семь утра она оделась, решив поехать на улицу Асса, к Этьену Кастелю. Одеваясь, девушка то и дело выглядывала в окно. Внезапно показалась карета; она быстро подъехала к дому, остановилась, и из нее высунулся Рауль.

— Иди сюда скорее! — крикнул он Аманде.

Девушка поспешила к нему.

— Ты не пойдешь домой? — спросила она.

— Мне нужно ехать на улицу Асса, и как можно скорее… я достал бумаги.

— Наши?

— Да… и вдобавок нашел свидетельство о смерти Поля Армана… Овид Соливо домой так и не вернулся…

— Его арестовали, — сказала Аманда.

— Арестовали! — удивился Дюшмэн. — А ты откуда знаешь?

Примерщица госпожи Опостин коротко рассказала о том, что произошло накануне в « Привале булочников ».

— Лучше и не придумаешь! — воскликнул Рауль. — А теперь тебе пора на работу. Я потом расскажу все, что произойдет дальше. Уверен, что господин Кастель будет очень доволен. Садись в карету. По пути на улицу Асса я отвезу тебя на Сент-Оноре.

Этьен Кастель тоже не спал этой ночью. Как и Аманда, он с тревогой ожидал Рауля.

В шесть утра он встал с постели и отправился в мастерскую, где принялся со все возраставшим нетерпением ходить из угла в угол. Художник размышлял о том, почему Дюшмэна до сих пор нет, и начал уже побаиваться, не попал ли тот в беду, столкнувшись нос к носу с Овидом Соливо.

«Неужели все рухнет именно сейчас, когда я чувствую, что вот-вот прольется наконец свет на альфорвилльскую тайну и всплывет вся правда о совсем недавних преступлениях? Неужели Рауль Дюшмэн попался и Овид убил его?» — думал художник.

Пребывая в мрачном состоянии духа, он рухнул на диван и погрузился в свои мысли, как вдруг дверь открылась, и на пороге появился лакей.

— Сударь, грузчики за картиной пришли…

— Пусть заходят!

Как только грузчики вошли, художник показал им ящик, в который была упакована предназначавшаяся Жоржу Дарье картина.

— Обращайтесь с ней поосторожнее, а картонную лошадку, что стоит рядом, не трогайте, я сам ею займусь.

— О! Мы свое дело знаем, господин Кастель… — ответил один из рабочих. — Вы же, наверное, не забыли, что мне невпервой ваши картины перевозить, и всегда все было как надо. Ну-ка, приятель, бери ящик за тот конец, а я возьмусь за этот.

Грузчики ухватили ящик за оба конца. Картина хоть и не была непомерно большой, но все же оказалась довольно тяжелой. То ли руки у одного из грузчиков соскользнули, то ли он оказался недостаточно ловок, но он выпустил из рук ящик как раз в тот момент, когда его товарищ уже поднимал его; картина, потеряв равновесие, грохнулась на пол, опрокинув и раздавив картонную лошадку.

— Медведи чертовы! Неужели нельзя было поосторожнее? — вскричал художник, вскочив из-за стола, где писал в этот момент записку своему бывшему воспитаннику.

— Мы-то тут при чем, господин Кастель? Она сама из рук выскользнула… — оправдывался грузчик, почесывая ухо. — Картина совсем не пострадала. Боюсь только, что лошадка теперь никуда не годится: она под картиной. К счастью, это не слишком дорогая вещь.

Рабочие вновь взялись за ящик, подняли его и — на сей раз вполне благополучно — вынесли вон. Картонная лошадка была раздавлена в лепешку. Живот у нее лопнул, из него вылезли пакля и какие-то смятые бумажки.

— Что я теперь скажу Жоржу? — прошептал Этьен, пнув ногой жалкие останки. — Он ведь хранил эту игрушку как милое его сердцу воспоминание!

Раздавленная лошадка скользнула по паркету, оставив за собой целый шлейф из пакли и бумажек; Этьен заметил их, но не стал ими интересоваться — нужно было дописать письмо Жоржу.

« Мой дорогой мальчик, сегодня тебе исполняется двадцать пять лет. Как видишь, я помню об этом и посылаю тебе обещанную картину. Кроме того, нам с тобой предстоит очень серьезный разговор. Буду у тебя в девять.

Твой бывший опекун

и по-прежнему твой друг

Этьен-Кастель ».

Этьен встал из-за стола, взгляд его вновь упал на останки лошадки, валявшиеся среди вылезших из ее живота бумажек и пакли.

— Набита не хуже троянского коня! — пробормотал он, подбирая все с пола. — И кто же туда столько всего напихал?

С этими словами он принялся разглядывать выпавшие из нее внутренности. И вдруг, развернув какую-то измятую бумажку, замер, глядя на нее широко раскрытыми глазами. Лицо его внезапно побледнело. Внимание его привлекла подпись: уж здесь он никак не ожидал увидеть это имя.