Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

В одиннадцать утра Джеймс Мортимер, его дочь и лже-Арман встретились в салоне перед обедом. Почти весь день мужчины посвятили составлению договора о сотрудничестве; предварительное соглашение было подписано, и американец вручил французу чек, оплачиваемый по предъявлении банкиру Ричарду Дэвидсону.

Незадолго до захода солнца они отправились на палубу подышать воздухом. Там уже было много пассажиров — они толпились, глядя на корабль, плывший в противоположном направлении, из Америки в Европу, который должен был пройти в нескольких кабельтовых от « Лорд-Мэра ». Жак отошел от вглядывавшихся в горизонт Мортимера и Ноэми и направился на бак. Он надеялся встретить своего «братца» и за несколько луидоров обеспечить себе благосклонное отношение. Пробежав взглядом по собравшейся вдоль правого борта толпе, он заметил Овида Соливо.

Жак уже было двинулся к нему, но внезапно остановился. Овид только что шагнул в сторону и встал за спиной какого-то пожилого человека, облокотившегося на леер. В его правой руке поблескивало стальное лезвие, которое он явно старался держать так, чтобы оно не было заметно окружающим. Такое поведение показалось Жаку крайне подозрительным; он принялся внимательно следить за «братцем». И увидел, как левой рукой Овид потянулся к пальто стоящего впереди пассажира и тихонько приподнял его полы. Тогда Жак заметил кожаную сумочку, висевшую на перекинутом через плечо ремешке.

— Ах, вот оно что! — прошептал он. — Мой «братец», похоже, на все руки мастер… Не только механик, но еще и карманник ! Парень, оказывается, работает и по совместительству. А в данный момент покушается на сумку бедняги, который…

Жак не закончил своей мысли. В голову ему пришла одна идея.

«Попался, голубчик! — подумал он. — Благодаря случаю я нашел тот способ, о котором думал всю ночь. Теперь этот тип мой с потрохами».

Он наконец двинулся вперед и вскоре оказался в паре шагов от ничего не подозревавшего Овида Соливо. Как раз в тот момент встречный пароход проходил мимо

«Лорд-Мэра». На одной из мачт развевался трехцветный флаг.

— Это французское судно! Счастливого пути! Счастливого плавания!

Все головы разом обнажились, все руки взметнулись в воздух, размахивая шляпами. Старик, обладавший столь вожделенной для Овида Соливо сумочкой, оказался одним из самых восторженных пассажиров. Шляпой он размахивал просто неистово.

Дижонец, напряженно выжидавший подходящего момента, естественно, не упустил случая. Пока пассажир орал во все горло, размахивая шляпой, Овид запустил под пальто левую руку, затем — правую. Лезвие бритвы легко перерезало ремешок; секунды не прошло, как сумочка сменила владельца и исчезла под курткой Овида.

Далее сей «мастер на все руки» резко развернулся на каблуках и оказался нос к носу со своим «братцем». Глянув мрачно и сурово, лже-Арман тяжело опустил руку на плечо механика. И тихо прошептал ему прямо в лицо:

— Что ты натворил, вор!

Овид растерялся, сильно побледнел и пролепетал:

— А?… Что?… Ты это о чем, братец?

Жак схватил его за руку и оттащил в сторонку.

— О том, — сквозь зубы прорычал он, — о том, что я все видел, о том, что ты — ничтожество, и о том, что ты сейчас же отдашь мне кожаную сумочку, украденную тобой у человека, за спиной которого ты стоял! Только что ты совершил преступление, которому нет и не может быть никакого оправдания!… Памятуя о том, что ты еще и мой родственник и позоришь семью, я вообще не могу взять в толк, что меня удерживает от того, чтобы отвести тебя к капитану и рассказать ему о твоем постыдном поведении.

У Овида ноги подкосились.

— Нет… нет… нет… — взмолился он, — ты не сделаешь этого… Сжалься над несчастным заблудшим!… Прости мою слабость!

— Судя по проявленному тобой хладнокровию и той ловкости, с которой ты орудовал, такого рода слабости тебе, похоже, не в новинку.

— Это со мной впервые… уверяю тебя!… Клянусь!

— Замолчи и давай сюда сумку!

Овид протянул кошель Жаку.

— Тебе известно, что внутри?

— Почти шестьдесят тысяч франков.

— Ладно… Жди меня здесь!

— Что ты собираешься делать?

— Вернуть состояние его законному владельцу.

— Но…

— Ни слова больше!

И бывший мастер направился к седоголовому пассажиру.

— Простите, сударь, — сказал он, подходя к нему и показывая сумочку, — это, случайно, не ваше?

Рука пассажира метнулась к левому боку.

— Украли! — в ужасе воскликнул он.

— О чем горевать, если вот оно, ваше добро!… — улыбаясь, успокоил его Жак. — Вот ваш пропавший кошель. Проверьте, все ли цело.

Ни секунды не теряя, старик достал из кармана крошечный ключик, поспешно открыл принесенную Жаком сумочку и осмотрел содержимое.

— Нет… нет… все на месте… — сказал он наконец с радостью. — Все в порядке… Тут все мое состояние, сударь… Семьдесят тысяч франков, с трудом скопленные за тридцать лет службы; я вез их дочери… Но как мой кошелек попал к вам?

— Идемте со мной, я вам все объясню.

И лже-Арман направился к Овиду — тот, смертельно побледнев, внимательно следил за всеми его действиями. Старик шел следом. Жак остановился возле Овида — от страха тот уже еле держался на ногах.

— Этот человек обокрал вас, — сказал бывший мастер.

И, поскольку пассажир явно намеревался что-то сказать, поспешно продолжил:

— Я знаю этого субъекта, и мне не хотелось бы, чтобы его арестовали, чего он, впрочем, вполне заслуживает; однако я требую, чтобы он во всем покаялся и попросил вас сжалиться над ним…

Раздумывать было не о чем. Овид приглушенным голосом поспешно забормотал:

— Сознаюсь… сударь… сознаюсь… во всем… и умоляю вас простить…

— Уж коли этот господин так просит, я вас прощаю, — с презрением заявил пассажир. — Убирайтесь с глаз моих долой. А лицо ваше я запомню. Я тоже еду в Нью-Йорк и с Джеймсом Мортимером, у которого вы собираетесь работать, знаком. Вы сами только что рассказали мне о ваших планах. Я вас доверчиво слушал, наивно полагая, что имею дело с честным и хорошим рабочим. А вы оказались на редкость хорошим прохвостом; стоит мне слово сказать вашему хозяину, и вам не поздоровится.

Овид проблеял нечто умоляющее.

— Мне следовало бы именно так и поступить… — продолжал пассажир.

Тут вмешался Жак.

— Это ему и так будет неплохим уроком, — сказал он, — я, по крайней мере, надеюсь. И прошу вас умолчать о прискорбном случае. Как я уже говорил, я знаю его… знаю его семью… Одна из самых почтенных… Его арест запятнал бы ее позором.

— Ради его семьи и ради вас, сударь, — вы ведь вернули мне украденное состояние — я никому ничего не скажу… Но я хочу знать его имя… Если он откажется назвать его, я посмотрю в списке пассажиров…