Ксавье Монтепен - Кровавое дело

— Лучше всего, по-моему, немедленно телеграфировать madam Фонтана — она, по всей вероятности, еще не успела выехать из Лароша — и просить ее дать нам адрес madame Анжель.

— Вы, несомненно, правы, сударь. Я отправлюсь с вами обратно на станцию и оттуда пошлю депешу моей тетке! — с жаром воскликнул Леон.

— Идите, — сказал доктор, — а я останусь около больной.

Рене отправился со своим другом.

В кабинете начальника станции уже лежала депеша от madame Фонтана. Начальница извещала, что будет в Сен-Жюльен-дю-Со с первым поездом и, предвидя необходимость уведомить мать о печальном происшествии, сообщила ее адрес.

Немедленно была послана депеша на станцию Лионской железной дороги в Париж.

Красавица Анжель успокоилась только наполовину после прочтения этой телеграммы.

Ей было мало знать, что дочь ее вне опасности: она хотела собственными глазами убедиться, что рана ее не опасна, что она будет жить.

Выйдя из вокзала, где ее постиг такой тяжелый удар, madame Анжель, совершенно разбитая душой и телом, шла, как автомат, как сомнамбула.

Наконец она дошла до каретной биржи и бросилась в первый попавшийся экипаж.

— Куда мы отправляемся, сударыня? — осведомился кучер, подойдя к дверце.

— На улицу Дам в Батиньоле.

— Номер дома?

— Сто десятый.

— Только туда?

— Нет. Мы вернемся опять сюда.

— Понимаю.

Кучер уселся на козлы, а красавица Анжель забилась в уголок кареты.

— Он! Он! — повторяла она глухим голосом, с блуждающими от ужаса глазами. — Это он! Он! Я хорошо видела его. Весь облитый кровью… мертвый… и уже окоченевший… И моя Эмма, моя девочка, сидела в этом же вагоне! И из этого же вагона она упала, или, вернее, была выброшена, потому что во всем этом, наверное, кроется какое-нибудь страшное злодеяние!

На минуту Анжель погрузилась в глубокую думу, которая вызвала выражение ужаса на ее побледневшем, истомленном лице, потом снова заговорила:

— Какая страшная драма разыгралась в вагоне? Какая роковая случайность свела с ним мою дочь? Кто убил его? Кто хотел убить мою дочь? Как узнать? Как проникнуть в глубокий мрак, окружающий эти два преступления? Какую причину мог иметь злодей, убивая его и вслед за ним Эмму? Кто заплатит за это двойное убийство? Кто его совершил?

Вдруг брови Анжель сурово нахмурились: в голове ее мелькнула зловещая мысль:

— А что, если это она? Эта мысль пришла мне в голову, как только я взглянула на труп… Но нет!… Нет!… Это невозможно! Я не хочу верить. Она не велела бы убивать его, с целью скрыть свой позор. Чтобы отомстить мне за то, что я отказалась помочь в ее постыдных замыслах, она не решилась бы убить мою дочь… Да, впрочем, она и не знала, что я ждала Эмму-Розу. Да и, наконец, человек, которого она пожелала бы толкнуть на преступление, не согласился бы, разве только ее любовник. Я с ума сошла! Как только подобная мысль могла прийти мне в голову? Только дочь будет в состоянии дать ключ к кровавой тайне и помочь правосудию найти преступника.

Красавица опустила голову, впилась, как тигрица, пальцами в платок и, разрывая его, продолжала рассуждать сама с собой.

— Он умер! И когда меня спросили, знаю ли я его, я ответила, что не знаю! Имела ли я право поступать так? Может быть, я поступила недобросовестно? Я, может быть, должна была произнести имя, которое жгло мне губы? Не было ли это моей обязанностью? Надо было во что бы то ни стало открыть глаза правосудию, хотя бы для того, чтобы найти чудовище, которое хотело убить мою дочь. О, Господи! Какая мука! Какие терзания! — простонала наконец Анжель, снова возвращаясь к чисто материнской печали. — Мое дитя, моя дочь призывает меня… а меня нет у ее постели… я не могу ухаживать за ней… помочь ей… спасти ее!

«Она только ранена», — сказано в обеих депешах. А что, если это ложь, изобретенная для моего успокоения? О, Господи, сколько часов еще отделяют меня от той минуты, когда я заключу наконец мою дорогую девочку в свои объятия! А вдруг я найду ее уже мертвой?

Несчастная мать безумным жестом провела обеими руками по лицу и продолжала:

— О, нет, нет! Бог не захочет этого! Боже милосердный! Боже справедливый! Сжалься надо мной! Сохрани мне моего ребенка!

С этими словами бедная женщина разразилась страшными рыданиями.

Карета между тем быстро катилась и наконец остановилась в конце бульвара Мазас.

Анжель внезапно пришла в себя и высунула голову в окошко. Они находились уже на улице Дам, против того дома, где она жила.

Анжель вышла из кареты и вошла в магазин лекарственных трав, находившийся в нижнем этаже дома.

Увидев ее, бледную, с расстроенным лицом и красными, распухшими от слез глазами, ее старая служанка Катерина всплеснула руками и, вскрикнув от удивления, попятилась.

— Одна! — удивленно проговорила она. — Вы одна?

— Одна, — отчаянным голосом ответила Анжель.

— О сударыня! Что случилось?

— Несчастье…

— Несчастье с mademoiselle Эммой?

— Да!

— Господи, да что такое? Что такое? Говорите! У меня просто кровь застыла в жилах!

Красавица хозяйка травяной лавки бросилась в кресло и среди целого потока слез рассказала все.

Бедная Катерина плакала горючими слезами.

— И вы до сих пор еще не уехали? — воскликнула она, когда печальный рассказ был окончен. — Вы еще не в Сен-Жюльен-дю-Со?

Анжель превозмогла волнение и слезы и ответила старушке:

— Мне невозможно было уехать немедленно… Первый поезд, который останавливается в Сен-Жюльен-дю-Со, уходит из Парижа только в двенадцать часов. Я вернулась, чтобы предупредить тебя. Не могу сказать, сколько времени я там останусь… Это будет зависеть от состояния бедной девочки. Я пойду наверх, захвачу белье, деньги и уеду. Карета ждет и отвезет меня на вокзал.

— Но, сударыня, ведь вы сегодня еще ровно ничего не ели!

— Господи, да разве я хочу есть?

— Не следует предаваться горю до такой степени. Вам теперь нужно не только мужество, но и силы, иначе вы сами захвораете. Вам необходимо поддерживать себя. Сейчас я вам приготовлю чего-нибудь горяченького. Я нисколько не задержу вас.

Красавица Анжель снова закрыла лицо руками, и неутешные слезы ручьями потекли по ее прелестному лицу.

— Я была так счастлива… — проговорила она в глубоком отчаянии, — так счастлива при мысли, что встречу, обниму и расцелую свою дорогую девочку… а теперь… кто знает, может быть, я найду ее уже мертвой.

Волнение заглушило ее слова, и только раздирающие душу рыдания вылетали из стесненной груди несчастной матери.

— О, сударыня, сударыня, — воскликнула старая Катерина, которая была почти так же взволнована, как и ее госпожа, — прошу вас, не отчаивайтесь, ради Бога! Ведь вы никогда в жизни не делали никому зла, Господь слишком милосерд и справедлив! Он не захочет покарать вас!