Анна Ольховская - Лгунья-колдунья

И сейчас в приемном покое истекала болью одна часть этого целого, от которой попытались оторвать другую. И попытка эта почти удалась. А может, и без почти…

Дверь, ведущая к операционным блокам, открылась, и в приемном покое появился высокий, худой мужчина в слегка запачканном кровью зеленом докторском костюме. Он снял с лица хирургическую маску и, осмотревшись, подошел к семье Красич:

— Вы по поводу Кирилла Витке?

— Да… — еле выдохнула Лана, пытаясь подняться с дивана, но ноги ее желания не разделяли, превратившись в ватные. — Он?..

Продолжить фразу не смогла, горло перехватило от ужаса, девушка и хотела услышать ответ, и в то же время — нет. Ведь если…

— Жив, — доктор присел на диван рядом с Ланой и устало потер ладонями щеки. — Операция прошла успешно, хотя рана на голове очень тяжелая, осколком черепа повреждена височная доля мозга.

— И какие это может иметь последствия? — глухо проговорил Мирослав, прижав к себе зашедшуюся в плаче жену.

Больше всего сейчас он хотел обнять другой рукой дочь, защитить, уберечь своего птенца от боли, но мешал сидевший между ними хирург.

— О последствиях задумываться пока рано, — доктор озабоченно всмотрелся в застывшее лицо девушки. — Состояние крайне тяжелое, пришлось ввести пациента в искусственную кому. Он подключен к реанимационной аппаратуре, к тому же перенесенная пациентом клиническая смерть тоже могла повлиять на мозговую деятельность. Скажу вам честно: то, что Кирилл Витке в таком состоянии смог перенести сложнейшую операцию и до сих пор жив — уже чудо. Самое настоящее, подобных случаев в моей практике было очень мало. Делать какие‑либо прогнозы не берусь, но мы будем делать все возможное…

— И невозможное, — добавил Мирослав. — Имейте в виду, в финансах вы не ограничены, любое лекарство, любая консультация, у наших ли специалистов либо за рубежом — вы обязаны сделать все, чтобы поставить Кирилла на ноги. И не просто поставить, а вернуть к полноценной жизни.

— Ну, об этом пока говорить рано, я же упоминал…

— Нет, — хрустнула сосулька, — не рано. С Кириллом все будет хорошо, я знаю это. Потому что я не дам ему уйти, бросить меня. Не дам. Он уже хотел это сделать, но я не пустила.

— Да, врач «Скорой» рассказывал, — улыбнулся хирург. — Вы бы видели его глаза! А вам, девушка, я настоятельно рекомендую отправиться домой и хорошенечко отдохнуть, иначе вы можете угодить в соседнее отделение нашей больницы.

— Нет, — отломился еще один кусочек льда. — Я останусь здесь, пока Кирилл не придет в себя.

— Это вряд ли.

— Что — вряд ли придет в себя?

— Вряд ли вам удастся дождаться этого здесь.

— Почему?

— Потому что, Олененок мой родной, — мама Лена смогла наконец взять себя в руки и перенести на другой конец дивана, ближе к дочери, — Кирилл очнется не скоро. Ты же слышала — его ввели в искусственную кому. Сейчас главное — не спешить, да, доктор?

— Совершенно верно, — кивнул тот.

— Поэтому поехали домой, доченька.

— И что, Кирилл не скоро сможет говорить? — Способность соображать все еще сидела в том же углу, мысленное оцепенение продолжалось.

— О чем вы, девушка! — усмехнулся хирург. — Дай бог, чтобы он после всего смог говорить хотя бы внятно и членораздельно.

— Не говорите ерунды, — отмахнулась Лана. — С Кириллом все будет в порядке! Вот только как же мы узнаем, кто на него напал?!

— М‑да, — доктор поднялся, — подождите меня здесь, пожалуйста, я сейчас вернусь.

Он действительно сейчас вернулся, буквально через пару минут, за ним шла пожилая медсестра со шприцем наперевес.

— Это что? — насторожился Мирослав.

— Это седативное средство для вашей дочери. Вы же видите, в каком она состоянии, — врач кивнул в сторону что‑то тихо бормочущей себе под нос Ланы. Она улыбалась кому‑то невидимому. — Это почти пограничное состояние, если девушку не вывести из него прямо сейчас, у нее есть все шансы угодить в соответствующую клинику. Оно вам надо?

— Господи, нет, конечно! — Мама Лена обняла дочь и попыталась заговорить с ней, но не получилось, Лана не слышала никого, кроме неведомого собеседника. — А одного укола будет достаточно?

— Вполне, — улыбнулся доктор. — Для вашей дочери сейчас главное — отключиться от происходящего и хорошенечко выспаться, часов так десять‑двенадцать. А когда проснется, думаю, все будет в норме. Но если такое состояние сохранится и после пробуждения, я настоятельно рекомендую обратиться к соответствующему специалисту. Могу порекомендовать хорошего. Ну что, делать укол?

— Да, конечно, — Мирослав, придвинувшийся к другому боку дочери, замялся. — А куда колоть‑то будете?

— Внутривенно, — усмехнулся хирург. — Так что кому‑то из вас придется уступить место Тамаре Петровне.

Мирослав поспешно встал с дивана, медсестра села на его место и ловко перетянула жгутом руку. Лана абсолютно не реагировала на происходящее, продолжая одностороннюю беседу.

Но лекарство подействовало очень быстро, буквально через три минуты глаза девушки начали закрываться, речь — замедляться. А через пять она, склонив голову на плечо матери, спокойно спала.

— Ну, вот и все, — кивнул хирург. — Теперь можете отправляться домой. Надеюсь, завтра ваша дочь будет в порядке.

Измученной душе Ланы, скорее всего, очень хотелось погрузиться в сладкую нирвану тихого помешательства, где нет боли и страха, где все идет так, как хочется создателю. Создателю данного конкретного мира любви и Вселенского Добра, то есть Лане. Очередная подлянка, подброшенная судьбой, с кровью содрала защитный панцирь с души девушки, и израненная душа ренегатски попыталась соскочить в сумасшествие.

Но ей не позволили. Ярость, ненависть к ублюдку, безнаказанно ломающему человеческие судьбы, сила воли — все они выбрались из закоулков сознания, куда их выдул ураган боли, и, ведомые главным, всепоглощающим чувством — любовью, занялись реабилитацией души.

И у них получилось, десяти часов глубокого сна вполне хватило на восстановление душевных сил.

Во всяком случае, пробуждение было комфортным. Голова — светлая, мысли выстроены четко, плац надраен и блестит, знамя разума гордо развевается на флагштоке. Внутренние войска готовы к бою.

Одно мешало — родители привезли Лану к себе домой. Понятно, когда с их детенышем беда, они всегда норовят затащить малышку в свое логово. Будь малышка хоть немного адекватна, она воспротивилась бы, но увы — с адекватностью вчера было плохо. Это Лана запомнила. И, если честно, сейчас ей было страшновато, слишком уж близко оказалась грань безумия, заглянув туда, за грань, девушка едва не свалилась в притягательную бездну. Очень притягательную, надо сказать. Очень.