Анна Ольховская - Страшнее пистолета

— Нам с Кириллом ничего, кроме воды, и нельзя было потреблять, — устало проговорил Никодим, не сдвинувшись с места.

— Ну‑ка, — Тихон помог ему подняться, — давай пособлю. У меня с собой отвар целебный есть, для Кирилла готовил, но, думаю, вам обоим он сейчас не помешает.

Никодим проспал почти сутки. Впрочем, об этом Кирилл узнал от Тихона, поскольку сам спал еще дольше. А когда проснулся, старика уже не было, он ушел.

И появился где‑то через неделю, когда Кирилл начал потихоньку подниматься, удерживать вертикальное положение и даже доносить себя в таком положении до ветра.

До уже довольно прохладного ветра первых дней сентября.

Еще около двух недель старики выхаживали найденыша, помогали ему заново учиться управлять своим телом, сделать его послушным и сильным. А еще учили рубить дрова, топить печь, готовить в русской печи.

Жить, в общем, отшельником в лесной глуши. Поскольку возвращаться в цивилизованный мир, к людям, Кирилл не хотел.

Почему? Ведь старики общими усилиями вернули ему здоровье, очистив организм от яда и запустив его заново. Боль, глухо огрызаясь, ушла навсегда. Постоянный прием лекарств, почувствовав себя ненужным, покончил жизнь самоубийством. Кости снова были здоровыми и крепкими, а мышцы постепенно наливались силой.

Но — лицо, вернее, его отсутствие, осталось прежним. Здесь ни изменить, ни поправить ничего было нельзя, потому что плоть искорежилась и застыла бесформенным куском уже очень давно, до кризиса.

Вряд ли кто‑то опознал бы там, в цивилизованном мире, Кирилла Витке в этом тошнотворном уроде, кроме, конечно, тех, кто сделал его таким. И воображать себя могущественным мстителем, эдаким современным графом Монте‑Кристо, не стоило. Поскольку всегда, везде, в любой ситуации, при любом раскладе, обладай он даже несметными сокровищами (или хотя бы своим пакетом акций), на него отныне будут смотреть с плохо скрываемым отвращением. Или, в лучшем случае, с жалостью.

А единственный человек, смотревший на него по‑другому, сейчас, скорее всего, носит ненавистную фамилию Скипина. Он ведь так и не сумел помочь Лане, и Виктор Борисович насильно превратил свою добычу в потребительницу ядовитой продукции «Свежей орхидеи», привязав к себе навечно.

И если бы Кирилл сейчас, пылая жаждой мести, повел партизанскую войну против родственников (в число которых вошла теперь и Лана), он нанес бы непоправимый вред своей несостоявшейся половинке. А так — она будет жить, пусть хоть так, но жить, оставаясь молодой и красивой.

Поэтому Кирилл и решил навсегда поселиться здесь, в лесу, в самой дальней чащобе, куда не забредают любители тихой и громкой охоты.

И где кто‑то когда‑то построил эту избушку, о существовании которой никто не знал, дед Тихон набрел на нее совершенно случайно, во время похода за грибами, когда бестолковый тогда Ханыжка убежал слишком далеко от хозяина и заблудился.

И куда привезли на телеге своего найденыша старики. Почему не к себе? Потому что старец Никодим вообще никого и никогда не впускал в свое жилище, даже Тихон не бывал внутри, когда навещал отшельника. А к самому Тихону иногда приходили за знахарской помощью люди, что могло помешать выхаживанию Кирилла.

Как только он окреп настолько, что мог обходиться без помощи, старики вернулись к своей привычной жизни. Никодима Кирилл не видел больше ни разу, а вот Тихон раз в неделю наведывался, снабжая продуктами.

В первую осень Кирилл не без помощи деда Тихона утеплил свой дом, перекрыл крышу, заготовил дров. И более‑менее благополучно перезимовал.

Долгими зимними вечерами было поначалу довольно тоскливо, но потом у него появился Тимка, Тимофей. По ветпаспорту — Тамерлан Хан, сын старикова алабая.

Раньше Тихон алиментных щенков не брал, но, предвидя одиночество и тоску Кирилла, выбрал самого крепкого и сильного.

Так в избушке затопотал неуклюжий медвежонок с обрезанными ушками и хвостиком.

Который к лету вымахал почти с папашку. С мозгами, конечно, у него пока не всегда складывалось, но это — вопрос времени.

Весной Кирилл впервые в жизни занялся огородничеством, и теперь у него были свои овощи и зелень. Дед Тихон подарил ему ружье и научил охотиться, вокруг было много грибов и ягод, километрах в трех обнаружилось лесное озеро, переполненное рыбой.

В общем, жизнь постепенно наладилась. Кирилл посвежел, окреп, постоянные тренировки вернули рельефность мышцам, простая здоровая пища окончательно очистила организм, о чае, кофе и сигаретах он уже не тосковал, приохотившись к травяным настоям.

Бурлящая энергия переполняла тело, требовала выхода, действий, азарта. Частично удавалось выпустить звенящий поток через небольшие дверцы с надписью «охота» и «рыбалка», но этого было мало.

А еще… Почти каждую ночь ему снилась Лана, сны становились все откровеннее, все реалистичнее. Там, во сне, женщина‑радуга смеялась, пела, любила. Его, Кирилла, любила нежно и страстно. Такого влечения Кирилл не испытывал никогда. Там, в прошлой жизни, все было гораздо техничнее. Сексуального опыта у него было более чем достаточно, Кирилл умел доставить удовольствие партнерше, не забывая о себе.

Но сейчас, во сне… Меньше всего он думал о технике секса и точке G, он растворялся, улетал и — просыпался с рвущимся наружу сердцем, мокрый от пота.

А потом вспоминал, что сейчас, в этот момент, его половинку, его радугу Лану, возможно, пользует мерзкий липкий жиртрест…

Тимка, привыкший к выходкам хозяина, уже даже не выбирался из своей будки, продолжая спать, когда тот посреди ночи вылетал во двор и начинал остервенело избивать обмотанный тряпьем столб.

Успокоительные сборы деда Тихона помогали мало. С каждым днем жизнь отшельника напрягала Кирилла все сильнее. А осознание собственной никчемности становилось все мучительнее.

Что там говорил старец Никодим? Что он, Кирилл, должен жить, потому что нужен здесь? Кому он нужен в этой глухомани? Зачем?

Чтобы хоть как‑то израсходовать переполнявшую его энергию, Кирилл вместе с Тимкой отправлялся в двух‑трехдневные походы, исследуя окрестности. Разузнав у деда Тихона, где находятся обжитые людьми места, он уходил в противоположную сторону, забираясь все дальше в чащу. Чего‑чего, а леса в этой местности хватало.

С собой он брал только спички, соль и хлеб. Ну и охотничье ружье, разумеется. И нож. И моток лески. И фонарик.

Этого было достаточно. Ни он, ни Тимка голодными в таких вылазках не оставались. Алабай, шалопаистый дома, в лесу становился надежнейшим охранником и помощником. Он не ломился с шумом сквозь заросли, распугивая дичь в радиусе трех километров, нет, гигант двигался абсолютно бесшумно, внимательно присматриваясь и принюхиваясь. И на рыбалке не плюхался в воду, а либо спал в тенечке неподалеку, либо исследовал окрестности, никогда не отходя от хозяина слишком далеко.