Анна Ольховская - Страшнее пистолета

— Эй, слоняра, поосторожнее! — улыбнулась Лана, не поворачиваясь. — С ног собьешь — потом не обижайся, останешься без обеда.

Топот прекратился, стало почти тихо. Но вода, предательски хихикая, выдавала планы находившегося за спиной, и когда раздался счастливый щенячий взлай и во все стороны полетели фонтаны брызг, Лана с хохотом отскочила в сторону. Не удержавшись на ногах, она упала на мягкий белый песок и была тут же зализана мокрым язычарой здоровенного пса. Гигант с обожанием смотрел на смеющуюся девушку, виляя куцым обрубком хвоста.

— Эй, Тимыч, что за дела? — Родной голос вызвал волну нежности, превратив происходящее в момент абсолютного счастья. — Ты куда вместо хозяина с поцелуями лезешь?

Силуэт подошедшего мужчины заслонил солнце, лица видно не было, лишь один темный контур. Господи, пусть так будет всегда! Солнце, море, Кирилл…

— Я тебя люблю, — прошептала Лана, глядя на своего мужчину. — Ты только не уходи больше, ладно? Я больше не смогу без тебя.

— Ну куда же я от тебя денусь, — он сел рядом на песок и, склонившись, нежно провел губами по щеке девушки. — Я слишком долго тебя искал, чтобы снова потерять. Это ты не исчезай.

— Нет, я…

Но солнце, море, улыбающийся пес, теплые губы любимого — весь этот счастливый радостный мир внезапно начал таять, становиться прозрачным.

— Нет, не надо, нет! — Господи, только не это, пожалуйста! Я не хочу возвращаться, не хочу!

Снова вонючая камера, снова мерзкие рожи извращенок, снова ощущение тотальной безысходности — ну пожалуйста, не надо!

— Тише, тише, что вы! — донесся откуда‑то издалека испуганный женский голос. — Николай Петрович, больная в себя приходит!

— Ну и замечательно, Зиночка, зачем же так шуметь?

— Но она плачет, руками размахивает, капельницу вырвала, вон, повязка закровила опять!

— Это плохо. — Мужской голос приблизился. — Милана Мирославовна, вы слышите меня? Вы в больнице, не в СИЗО, успокойтесь, пожалуйста! Все самое плохое уже позади, вам необходим покой. Раны ваши несерьезные, правда, была задета артерия, но я все зашил. Теперь главное — покой и хорошее питание. Ну что же вы, не плачьте. Там ваши родители в коридоре ждут, когда вы очнетесь. Хотите их видеть?

Лана открыла глаза — изображение двоилось. Резкость нарушали слезы, непослушными ручейками струившиеся из глаз.

Но рассмотреть палату, в которой она находилась, девушка смогла. Доктор, полный высокий мужчина с крупными ладонями, не соврал — на тюремный медицинский изолятор это помещение мало походило. Большая светлая комната, никаких решеток на окнах, сложное медицинское оборудование вокруг специальной кровати, цветы на подоконниках, роскошный букет на тумбочке — даже на муниципальную больницу не похоже. Наверное, это тот самый медицинский центр, в котором ее выхаживали в прошлом году после общения с господином Скипиным.

— Ну что? — доктор внимательно следил за тем, как медсестра возвращает на прежнее место капельницу и меняет повязку. — Успокоились?

Лана кивнула и шмыгнула носом.

— И почему так буянили? Впрочем, вопрос снимается как некорректный. После всего пережитого реакция вполне объяснимая. Но больше, надеюсь, подобного не повторится, да?

— Извините, — прошептала Лана.

— Ничего страшного, вы себе больше вреда принесли, а себя любить надо.

— Уже начинаю.

— Что начинаете?

— Любить себя. Упаковки одноразовых платочков не найдется? Или салфеток? Конфузно как‑то в мужском обществе находиться, будучи обильно залитой соплями и слезами.

— Вот это — наш человек, — улыбнулся доктор. — Если у больного есть чувство юмора, больной выздоравливает гораздо быстрее. Факт, между прочим, неоднократно подтвержденный моими наблюдениями. Зиночка, когда закончите, принесите, пожалуйста, барышне салфетки.

— Зачем же ходить, — медсестра наклонилась и вытащила из тумбочки упаковку бумажных платочков. — Тут все есть, ваши родные чего только не натащили!

— Кстати о родных, — Лана вопросительно посмотрела на доктора. — Вы говорили, они здесь, рядом? И их можно позвать?

— Разумеется, можно. Даже нужно!

— Тогда позовите, пожалуйста.

Дверь распахнулась, и в палату стремительно вбежала мама Лена. Увидев ее подурневшее, осунувшееся лицо, Лана попыталась нацепить самую безмятежную улыбку из наспех подобранного арсенала. Но то ли арсенал был подобран совсем уж наспех, то ли улыбка села криво, но мать ахнула, прижала ладони к щекам, лицо ее некрасиво сморщилось, а из глаз просочились первые слезы:

— Господи, девочка моя родная, что они с тобой сотворили! Слава, ну как же это! Все повторяется, это ведь было уже год назад! Олененок мой маленький…

Она упала перед кроватью на колени, прижавшись дрожащими губами к руке Ланы. Бледный до синевы отец подхватил жену и осторожно усадил ее на стул, обняв за плечи:

— Ты мне что обещала, Ленка? Кто говорил, что будет держать себя в руках, что не будет травмировать ребенка?

— Тоже мне, ребенка нашли, — хмыкнула Лана, с нежностью глядя на родителей. Сколько лет они уже вместе? Больше тридцати? И все между ними по‑прежнему — и любовь, и дружба, и страсть, и желание уберечь, и радость сопереживания. Родные мои, как же здорово, что вы у меня есть! — Мамсик, перестань нюнить, я в порядке. Ничего страшного не произошло, вы смогли меня вытащить из тюряги, не постеснявшись дочки‑зэчки. А мне даже кличку уже дали — Мышка. В натуре, зуб даю!

— Хохмит она, — проворчала мама Лена, вытирая глаза. — Мать с отцом чуть в соседнюю палату с инфарктом не легли, пока пытались дочурку из СИЗО вытащить, а она уже и там своей себя почувствовала!

— И в неприятности умудрилась влипнуть, — поддакнул отец.

Он ласково улыбался, но в глазах его затаилось напряжение. А еще — страшная усталость пополам с обреченностью. Все было не так, но Мирослав не хотел, чтобы это заметила жена. И шутил вместе с дочкой наперегонки, отвлекая маму Лену от проблем, стараясь убедить ее, что уже все прошло, что самое страшное они преодолели, дурацкое недоразумение разрешилось, и из клиники Лана выйдет домой. И на работу, разумеется.

Подробностей того, что снова привело дочь на больничную койку, все старательно избегали. Нет, родители попытались, конечно, узнать, что там произошло, но Лана отделалась версией своего случайного попадания во внутрикамерную разборку. Оказалась, в общем, не в том месте не в то время.

Отец, похоже, знал гораздо больше, чем хотел показать, но версию дочки подвергать обструкции не стал. Ну, хиленькая получилась история, ну, с правдоподобностью беда, но главное — не зацикливаться на этом, уводя разговор в сторону. В какую? О Ярике поговорить можно, например. Посоветоваться, сообщать ему о проблемах в семье или нет. С одной стороны — зачем его срывать с очередных съемок, это ведь дорогостоящий процесс, убытки колоссальные могут навесить, а брат ведь ничем все равно помочь не сможет. А с другой — попробуй не скажи, узнает после — обидится всерьез.